Вместо этого Баламут куклой повис на его руках, склонив голову на плечо.

Есть такая сказочка – про смоляную куклу.

Смешная.

Коснулся один раз и влип…

Серебряный до боли сжал зубы. Томительно заныло в груди от сладости прикосновения; сила истаивала в суставах. Ледяной дождь, хлестнув по обнаженному торсу, помог отогнать наваждение, и Арджуна, растерянный, сделал несколько шагов, не зная, что делать дальше и как все это понимать.

— Туда, за ручей, – сказал Кришна ему в шею. – Там ашрам…

Дождь сотней барабанщиков стучал по доскам, оставленным ему на потеху, заливал кувшины и подносы; молнии в небе высверкивали по две и три разом, свиваясь, как брачующиеся кобры.

К ашраму они добрались мокрые до нитки. Переступая через порог, Арджуна едва не поскользнулся на антилопьих шкурах, плотно застилавших пол. Только под крышей Баламут вывернулся из его рук: быстро шагнув к очагу, он опустился на колени и стал шарить в темноте, ежась от холода.

— Ну вот, – сквозь зубы бросил Кришна, оставив поиски. – Дров нет.

Арджуна вышел за дверь, в дождь, и вернулся с охапкой сырых поленьев. Отодвинув аватара, кинул их в очаг и призвал Живую Искру.

Влажное дерево полыхнуло мгновенно, как горючий корень ушира, не дав чада. Да, Агни Дымнознаменный предпочитает, чтобы его вызывали трением дощечек-шами и любит сухую пищу; но единожды – и для Кришны… Огонь заплясал веселым цветком, и по стенам ашрама метнулись разбуженными птицами темно-алые тени. Дождь словно прянул от стен, ушел во тьму, оставив двух мужчин, двух не-людей наедине с огнем и друг с другом.

— Неплохо, – равнодушно сказал флейтист. – Папа мантре научил?

— Агни, – ответил лучник, глядя в пламя. – Благо тебе, родич! Я не смею более пользоваться твоим гостеприимством. Дозволь поблагодарить и удалиться.

— Гордый, – усмехнулся Кришна, подняв глаза. – Не дозволю. Куда ты пойдешь, горделивец? В дождь? Руку вытянешь – и той не видно. Пережди до утра… Арджуна, я прошу, – добавил он мягче, видя, что Серебряный тверд в своем намерении. – Или я сочту себя дурным хозяином, не ведающим Дхармы, и меня загрызет совесть… Прости меня, я сорвался…

От двери тянуло дыханием ливня, ночной колотун прокрадывался в ашрам тайным убийцей-сатри. Маленький костер, как ни старался, не мог отогнать его; так что вскоре хозяин и гость, спасаясь от холода, прижались друг к другу, завернувшись в шкуры. Мало-помалу они опять разговорились, только теперь Серебряный рассказывал истории из жизни гандхарвов, а Кришна смеялся, стуча зубами от холода. От его мокрых кудрей тонко и дурманно пахло лотосами небес, и Арджуна мысленно проклинал взбалмошную апсару: ему стоило немалого труда одолевать влечение плоти.

Джанардана вздохнул и устроился поудобней в его объятиях.

Арджуну бросило в жар. Ладони флейтиста были так же горячи, как и его собственные; они уже не грелись теплом друг друга, а попросту сидели, обнявшись, и Кришна задумчиво поглаживал кончиками пальцев его не по-дружески нежные руки.

“Да он знает о проклятии! – осенило лучника. – И дразнит меня!”

— Так что же все-таки сказала тебе Урваши? – мурлыкнул Баламут, словно прочитав его мысли.

— Разве ты не знаешь?

— А ты не только гордый, – заметил Кришна, развернулся к нему лицом и положил руки на плечи – так, что нежданный гость, войдя, счел бы их охваченными страстью. – Ты еще и умный.

— Да, – согласился Арджуна. – Поистине, я богат достоинствами.

Флейтист рассмеялся.

— Зачем я тебе? – ласково спросил Серебряный. – Из-за лука? Из-за отца? Братьев?

— Нет, ты не умный, – так же ласково ответил Кришна, блеснув глазами. Глаза его, и без того удлиненные, сурьмой продолжались до самых ушей, в которых вместо серег светились живые цветы. – Подсказать или сам догадаешься?

— Меня-то прокляли, – не унимался лучник. – А ты?

— А меня тоже прокляли, – вдруг сухо сказал Кришна, и плечи его окаменели под серебряными пальцами. – Так, как тебе и не снилось.

Он выскользнул из распавшихся объятий, перебрался к стене и свил там себе гнездо из шкур. Пожелание доброй ночи было, несомненно, насмешкой.

Молнии рвали небо на части, проливаясь на землю по стенкам опрокинутой чаши туч, тяжелые плети ливня обламывали ветви и прибивали траву: там, на небе, Громовержец Индра в неистовой ярости повергал очередного асура.