Постепенно вторая сфера стала набирать яркость. Женя с Лэей облегченно «вздохнули» — Сашенька, в любом случае, будет жить. Но они продолжали ждать, стараясь ничем не тревожить ребят… …Последним, что помнила Сашенька, были страшные волчьи зубы, терзавшие ее тело, плохо прикрытое кевларовыми пластинами. Но затем что-то изменилось. Она на мгновение пришла в себя, больше не чувствуя боли и видя заботливое лицо Алекса, склонившееся над ней. Потом силы снова оставили ее, и она провалилась в беспамятство. Наконец, снова очнулась, как будто подпитываемая мягким потоком теплой энергии. С трудом открыв глаза, она наткнулась на внимательный, тревожный взор Алекса, и дальше… она не поняла, что произошло. Их взгляды стали тонуть друг в друге, а между ними как бы образовался канал, по которому в нее, казалось, хлынула вся любовь и жизненная сила родной души… …Алекс не мог и не хотел отрывать взгляда, чувствуя, как Сашенька приходит в себя. Ее раны, стали исчезать одна за другой. Спустя какое-то время он все же посмотрел на нее, и восхищению его не было предела. Она, словно по мановению волшебной палочки, «переоделась» в самое прекрасное платье, какое он только мог себе вообразить. А красота ее лица не шла в сравнение ни с каким платьем. Он немного робко потянулся к ней и, с благодарностью найдя в ее глазах призывное понимание, приник к ждущим его губам… и они поплыли в легком танце-сне, шепча друг другу слова любви, лаская и наслаждаясь друг другом… …Взволнованное ожидание Лэи и Жени достигло предела. Если ошибки не было, то сейчас они могут стать свидетелями слияния душ и рождения нового божества. Но как им было страшно! Слишком много было в этом уравнении неизвестных. Ущербность душ, обворованных и закодированных этим миром, замкнутое их защитным барьером «пространство» третьего уровня далеко не свободного астрала — любой из этих факторов мог привести к непредвиденным последствиям. Но другого способа обрести себя теперешними, какими они ощущали сейчас, у Саш не было. Чувствуя себя страшными авантюристами, Лэя с Женькой видели себе только одно оправдание: настоящая любовь стоит того, чтобы рискнуть ради нее и жизнью. А если любовь не настоящая, то и слияния не произойдет — все в общем-то просто. Просто и страшно.

Да! Ярко засветившиеся сферы начали медленное кружение и стали распадаться на мерцающие звездочки, исполняющие завораживающий танец двух золотисто-серебряных вихрей, кружащихся вокруг одной невидимой оси. Несмотря на их страхи, все шло, как они и представляли себе. Два вихря слились в одно большое звездное облако, и наступил кульминационный момент. Серебристый туман стал стремительно уплотняться и набирать яркость. Но потом произошло что-то необычное. Сжавшись до "нормальных размеров", новая аура вдруг полыхнула яркой вспышкой и вырвалась из сферы защиты, созданной Лэей и Женькой.

Не успев «охнуть» от неожиданности, они следили за новорожденной сущностью. А та стремительно рванулась к мерцающему в черноте огромному кристаллу мира и слилась с ним. Да, им не показалось — они ясно чувствовали, как мир выражал все чувства признательности и любви от виляющей хвостом собаки до трущегося о руку хозяина котенка.

"Сдается мне, они знакомы…" — всплыла озадаченно-задумчивая Лэина мысль.

Женька смущенно ответил:

"И не просто знакомы… Господи! Посмотри, теперь я понял, чью руку напоминала мне структура сердцевины мира… Да, я, кажется, последнее время исполнял роль старушки, ищущей очки, которые остались на ее лбу, которая не может их найти потому, что она плохо видит без очков!" И получил от Лэи подтверждение:

"Ведь мир вас специально в одну яму посадил, чтобы вы помогли друг другу и ему тоже. А я то хороша — могла бы и почувствовать!" "Да, похоже, создатель сам нашелся! Ох, и дурак же я был! Пройти с ним полмира и так и не сообразить, с кем общаюсь! А я-то еще разыгрывал из себя покровителя молодежи. Да я этой молодежи и в подметки не гожусь! Теперь я понимаю Орина — кого он солнышком называл. Да и Чингиз — ведь он, наверно, подумал, что мы над ним издеваемся, и просто обиделся! Не мог прямо сказать все, что о нас думает?!" "Ты чувствуешь, как рад мир? Тысяча лет без хозяина — тут любое бревно соскучится, а здесь целая, живая пирамида!" "Постой, кажется, новое божество зовет нас! Присоединимся?" "Да!" — и они подлетели к яркой сфере нового (или старого?) бога.

Прикоснувшись к ауре, они ощутили, как волна любви и благодарности топит все их чувства. Смеясь, они начали подавать знаки СОС, и их обмен эмоциями и мыслями стал чуть спокойней. Саши пытались выказать своим спасителям свою радость — мир возвращал им всю память, хранившуюся в его закромах, и они хотели разделить со своими друзьями этот миг. Женя с Лэей невольно окунулись в водоворот воспоминаний…

Озорная поземка бежала по белым зимним улицам, кидая пригоршни колючих снежинок в лица зазевавшимся прохожим, летя наперегонки с возницами, набивая ледяной крупой шерсть попавшимся на пути собакам и прячась на обочинах до следующего порыва студеного ветра. Яркое солнце напрасно пыталось согреть пешеходов, явно проигрывая в состязании морозу, который с самого начала зимы деловито принялся наводить свои порядки. Да так наводить, что уже в ноябре Неву атаковали первые любители старинного, вновь вошедшего в моду развлечения — кто, приматывая к валенкам железные полоски, а кто, щеголяя цельнометаллическими коньками и пытаясь кататься по гладкому, как зеркалу льду.

Молодая европейская столица жила своей, местами суматошной, местами неторопливой жизнью, усердно дымя печными трубами, борясь с сугробами и не унывая от долгих морозов. Многонациональный Санкт-Петербург неустанно трудился по окраинам, торговал и обслуживал жителей в центральных районах и устраивал приемы, балы и ассамблеи, другими словами — правил, в самом центре. Уже забылась трагическая смерть Александра II, как и его реформы, и столица Российской империи беззаботно наслаждалась своим могуществом, не ощущая накапливающегося социального давления нищающей деревни и бесправных рабочих окраин, и год за годом теряя шансы на мирное поступательное развитие. Но большие беды придут потом, а пока что десятилетия относительного мира (если не считать турков и мелких кампаний на южных границах) и, пусть и консервативного, но все же, процветания позволяли большинству заниматься своими проблемами, только иногда напоминая, что где-то существует власть, политика и беспорядки…

Шурочка неплохо училась на последнем, восьмом году в частной женской гимназии и этот год был более свободным от обязательных занятий. Младшие ученицы с завистью поглядывали на старшекурсниц, у которых головы были заняты планами на дальнейшую жизнь. И, естественно, основной темой для обсуждений был удачный брак, вернее, обсуждение возможных кандидатур для этого мероприятия.

Правда, в этом Шурочка немного не вписывалась в общие настроения, и однокурсницы держали ее за немного ненормальную. Слишком много она уделяла внимания рисованию — занятию весьма похвальному, но не очень достойному настоящей светской дамы. Ее бы и совсем записали в чокнутые, если бы не ее успехи в других, «серьезных» предметах. Да и положение ее семьи не давало особо распускать въедливые языки на счет странных замашек сокурсницы.

Шурочка была одним из самых милых созданий всего учреждения, а в сочетании с папиным капиталом и весом в обществе, вообще считалась чуть ли не самой завидной невестой. И при всем этом, казалось, что ей нет никакого дела до матримониальных игр. Все свое свободное время она тратила в студии изобразительных искусств. По мнению педагогов — весьма не зря тратила. Единственное, что и кто могли ее оттуда вытащить, были ее две подружки, которые частенько организовывали веселые вылазки на каток, ледяные горки или катания на лошадях. На балах и приемах она откровенно скучала и, если бы не танцы, то затащить ее туда было бы совсем невозможно.