— Ранен? Чем это она тебя шарахнула?

— Ну, ее счастье, что убежала… Все равно покалечу задрыгу, не уйдет от моей мозолистой руки.

— Брось, братишка, и хочется тебе с бабой возиться? — стал его Галаган успокаивать. — Пойдем со мной.

— Куда?

— Дело есть.

— Ящерица поганая, да я ж ее… Дело, говоришь, есть?.. А ты из какой роты?.. Чего я тебя не признаю?

— Сыпь за мной, потом разберемся.

Скоро они выбрались за станицу. У мельницы покуривали и негромко переговаривались четверо; пятый спал, свернувшись на бричке. Все расселись на две брички и погнали к станции.

В штабном вагоне сеялась полутьма, моталось пламя одинокой свечи, на столе шелушились хлебные крошки. Стены были увешаны картами, похабными карикатурами, оружием и одеждой уже полегших спать членов штаба. Спали они на ящиках со снарядами и взрывчатыми веществами, которыми было занято полвагона.

— Вставай, поднимайся, братва! — гаркнул Галаган, вбегая. — Встречай делегацию…

Тимошкин еще раньше смекнул, что попал не в свою… Пожимая руки членам штаба, он с тревогой спрашивал:

— Отряд?.. Черноморцы?.. Давайте соединяться.

— С какого корабля?

— С «Гангута». Балтик.

— К порядочку, — постучал Галаган по столу. — Товарищи, вы привезены сюда на боевое совещание… Дело такого рода… Отряду вашему отведены в станице квартиры, выставлено угощение, уважены все ваши партизанские требования…

— Давайте соединяться! — шумнул опять Тимошкин.

Галаган помялся, подыскивая подходящие слова, и снова заговорил:

— Пришли вот ревкомовцы, жалуются… Я им и поверил и нет… Дай-ка, думаю, сам разведаю… Мало ли у нас впопыхах творится дурости, но… Сам пошел и разведал… Откуда вы столько громщиков и шпанки понабрали?

— Мы, товарищ…

— Такую шатию надо разоружить, — продолжал он, — силы у меня хватит. Силой своей, безо всяких заседаний, мог бы всех вас по станице выстелить, но… — он возвысил голос, — зачем ненужную и лишнюю кровь лить?..

— Мы ж, товарищ дорогой, невинные…

— Революция с этим не считается. Будь сознательным-рассознательным, но раз ты — сукин сын, значит виноват.

— Брось балабонить, ближе к делу, чего ты хочешь? — спросил Тимошкин. — Вина? Гамзы?

— Буду краток. Надеюсь, товарищи шахтеры, товарищи моряки, товарищи солдаты помогут мне потрепать шпанку… Что вы молчите? — обратился Галаган ко всем. — Кто желает высказаться?

— Мы, фронтовики, — сказал пьяный, пьянее грязи, солдат, — мы на родину пробираемся… мы в Самарскую губернию, в Бузулукский уезд, стало быть, пробираемся и никому винтовок не сдадим… Как мне можно без винтовки, раз у вас тут кругом банды гуляют?

— Корешок, — взывал одновременно с солдатом и Тимошкин. — На своих руку подымаешь?.. Где твои ребята?.. Давай веди отряд в станицу, брататься будем…

Максим и Григоров ругались с командиром шахтерской роты.

— Чернояров, он такой… — кричал Мартьянов. — Вместе через фронт прорвались, с германом воевали… К тому же и от своих мест мы далеко ушли, нам на Дон возврату нет, и от атамана отстать нам невозможно… Бей, кроши, вырывайся, пропадай душа!

— Пойми, друг, — подступал к нему Григоров, — вреда от вашего атамана больше, чем пользы… Погуляете, засвищете, только вас и видели, а против советской власти вся округа подымется…

— Подымется?.. А зачем вы тут посажены?.. Бей с козла, топчи гадюк, чтоб и не хрипели!

— Верно, — сказал Максим, — гадюки шипят и из-под каждой подворотни кусаются, а тут вы еще безобразничаете…

— У нас в отряде ни одного контрика нет, — твердил свое шахтер. — Далеко мы от своих мест зашли, нас страх держит, куда без атамана денемся?.. Он парень — ухо с глазом.

Максим с Григоровым отжали шахтера в угол, продолжая убеждать.

— Какая ваша забота за буржуйское добро? — орал солдат. — Али им, удавам, пощаду давать?..

Егоров лез на солдата с кулаками:

— Вы же самая беднота, ваш долг революцию защищать, а не лазить тут по тылам баб щупать да сметанные горшки вылизывать… Со своими буржуями ревкомовцы и сами справятся, а наше с тобой место, суконное твое рыло, на позиции. У меня сын единственный на фронте погибает, сам не хочу даром жевать хлеб советский. Иду! Все идем на огонь, на штык, а вы тут молочко хлебаете?

Галаган поднялся и властно крикнул:

— Разговору нет, все решено… Именем революции приказываю…

— Хочешь загнать в бутылку и заткнуть? — перебил его Тимошкин. — Врешь, стерва, и сам далеко не упрыгнешь!.. — Он выхватил из-за пояса рубчатую, большой взрывчатой силы, английскую гранату и попятился к стенке, чтобы всех видеть. — Хана?.. — Перекошенное, в чернильных подтеках лицо его было полно решимости, рука с гранатой занесена над головой.

Галаган опешил.

Все замолчали.