Органический человек исчез, но это значит, что исчез и тот мир, пастухом бытия которого он был, «Естественный живой мир, – по замечанию В. Зомбарта, – превращен в развалины, чтобы из тех развалин возник искусственный мир» (6, с,

Погасли интуиции органического сознания и под стук возникновения искусственного мира простучали шаги экологии. Умным деланием себя в безмолвии Дома создавался органический человек крестьянской цивилизации. Никаким рефлексивным развертыванием дела нельзя приблизиться к тому, что происходит в стыдливом молчании.

Рефлексивен символический герой «Протестантской этики» М. Вебера, органичен Иван Босой, герой «Власти земли» Г. Успенского. Веберовский герой протестант. Его девиз: время – деньги, кредит – деньги, деньги могут родить новые деньги.

Согласно Вестминстерскому исповеданию, Бог предопределил одних людей к вечной жизни, других – к вечной смерти. Если человек предопределен, то богочеловеческое дело, т. е. зависимость окончательного решения о судьбе человека от дел самого человека исключается. Человек одинок и ничего в мире уже не может ему помочь. Не на что ему опереться. Реформация начала «процесс расходования мира» (4, с. 13).

Избранность узнается по успеху в деле. Успех – это деньги. Не беспорядочное чередование грехов, раскаяния и покаяния, отпущения одних грехов и совершения новых, а система методически построенная, в каждой точке которого ощущается сигнал делаемого 'дела. «Лишь пронизанная постоянной рефлексией жизнь рассматривалась как путь к преодолению» (4, с. 25).

Цель аскезы, рационального жизненного поведения освобождение человека от иррациональных инстинктов, от влияния природы. То есть жизнь протестанта должна быть подчинена плану, а его действия – постоянному самоконтролю и проверке. Так возникает формальная личность. Что это значит? Тому, кто действует, совсем не нужна совесть. Она может быть только у наблюдателя. Оболочка методически организованной системы осталась, а дух ее ушел. Вот это оставшееся и называется формой. Равнодушие для протестанта несет большую этическую ценность, чем непосредственное чувство, исполнение предписанного законом более достойно награды, чем то, которое не предписывает закон.

Прямо противоположные вещи мы встречаем у Г. Успенского и Г. Федотова. Развивая эту тему, Г. Федотов в книге «Социальное значение христианства» особый акцент сделал на разрыве учеников Христа с хозяйством. В хозяйственной деятельности есть нечто такое, что отравляет сердце. Недаром это отравляющее начало отравило Иуду – кассира.

«Горе Вам, прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю, так что другим не остается места» (14, с. 28). Эти слова Иоанна Златоуста. Накормить голодного дело более великое, чем воскресить мертвого во имя Иисусова. Герои Г. Успенского принимают тезис Нила Сорского: «Стяжание же… отнюдь несть нам на пользу».

«Наживать да наживать, – говорит Иван Босой, – я даже и в понятие-то не возьму» (13, с. 127). Этот герой после вольного зарабатывания денег убегает в деревню. «Опять я – человек, опять я сам себя отыскал», – резюмирует он итоги жизненного эксперимента (13, с. 128).

«Для чего растет вот этот дуб? Какая ему польза сто лет тянуть из земли соки?..

Вся польза и интерес жизни этого дуба именно в том и заключается, что он просто растет, просто зеленеет, так, сам не зная зачем! То же самое и жизнь крестьянина-земледельца – это и есть жизнь, интерес жизни, а результат – нуль» (13, с. 14). 11.7 Дословный человек В 1936 году в альманахе «Круг» появилась статья Г.П.Федотова под названием «Четверодневный Лазарь». На фоне библейской притчи о Лазаре Федотовым выстраивается обоснование тезиса, шокирующее действие которого на среднего интеллигента нельзя было не заметить. Словами «средний интеллигент» я ввожу одно из излюбленных в русской литературе различений между «лицом» и «знаком». У среднего интеллигента (как и у дьявола) нет лица, т. е. нет той материи, которая бы сама собой указывала на свою сущность. Он означает, т. е. бытийствует как знак, указывающий на что-то отличное от себя. Знак – это калитка (в данном случае) в сад книжности.

Начитанность и образованность составляют уровень, на котором воспринимаются и раскладываются по полочкам сигналы и свидетельства того, что бытие продолжает быть осмысленным и упорядоченным.

Статья Г.П.Федотова разрушала эту упорядоченность и осмысленность. Слава Богу, говорит Федотов, «есть еще косность» и все еще встречается «спасительная некультурность» (14, с. 317). Почему спасительная? Потому что в косности и некультурности, как в раковине, живет улитка – человечество. Раковина спасает его от культуры. Уберите ее и случится катастрофа: погибнет человек. А гибель человека является прототипом любой исторически возможной, в том числе и экологической, катастрофы.

Самая знаменитая фраза второй половины XX века очаровывает примитивностью своего требования: «Больше цивилизации». В этих словах слышится рык неутоленного культурного голода. Как совместить с ним федотовский призыв к «спасению от культуры» и не в этой ли несовместимости установилось предчувствие катастрофы? Т. е. то, что позволяет нам говорить об экологических интуициях русской культуры?

После реформации европейская культура заметно' полевела, а после просвещения в ней прочно укоренился «выдуманный человек», т. е. человек, который порядком идей вознамерился в себе (и мире) заместить порядок бытия. Ряд замещений цивилизации начался с (Невинных технических изобретений Уайта. В области духа его продолжили Пикассо и Стравинский, в социальной сфере Ленин и Муссолини.

Словами «выдуманность», «книжность», «идейность» фиксируется в человеке то, что в нем может быть названо результатом работы культуры. Искусство не отражает, а создает состояния, попадая в которые мы становимся культурными. Причем современный язык устроен так, что само слово «культурность» воздействует на нас магически. Но у Федотова хватило мужества в век культурности заявить, что «обыкновенный человек… бесконечно милее и привлекательнее того, который нам явлен в передовом искусстве». «Не перевелись еще, – пишет Федотов, – простые и бесконечно добрые люди» (14, с. 317).