– Уходи и не приходи сюда больше! Между нами всё кончено! Мы с Шуриком любим друг друга и не хотим тебя видеть!
– Настя больше не опускала глаз, как обычно, а смотрела прямо и решительно. Я заметил, что кольца на её руке не было.

Убитый случившимся, я вышел вон и поплёлся к себе. Ребята отмечали завтрашний отъезд домой. Я выпил с ними и, не выдержав, всё рассказал им. Конечно же, о моем 'романе' с Настей знало почти всё общежитие, не то, что свои ребята. Эмоциональный Крисли вскочил с места и вскричал:

– На твоём месте я бы избил этого Шурика, да и Настю тоже! Вот суки!

'Старик' Калашян был противоположного мнения.

– Тебе завтра уезжать, ну побьёшь ты их и уедешь, а они снова встретятся! Плюй на это и езжай домой, у тебя же жена там!

Но выпитая водка не давала покоя. Я подал знак Крисли, чтобы он вышел со мной. Вместе мы поднялись на четвёртый этаж, и я громко постучал в комнату. Никакого ответа. Я прислушался - за дверью послышалось шевеленье. Нажал на дверь - она не подаётся. Я начал дубасить в неё ногами, но тут же вышли соседи напротив - две знакомые девочки, и сурово пригрозили, что они вызовут милицию. Все против меня!

И вдруг мне в голову пришла пьяная мысль - залезть в комнату через окно. Комната Насти была крайней, за ней шёл тупичок коридора, оканчивающийся окном. Мы с Крисли подошли к окну, я высунулся и оценил ситуацию. Окна в комнате Насти были открыты, карниз под окнами был широким, но, к сожалению, чуть покатым наружу. Под окнами располагалась палатка для приёма стеклотары.

Я решился. Вылез в окно, держась за руку Крисли, не отпуская её, ухватился за подоконник Насти, и только после этого отпустил руку. И вдруг я вижу Настю - она соскакивает с кровати, подбегает к окну и со всей силы пытается его захлопнуть. Лицо её перекосилось от страха, она всё давит и давит на окно, расплющивая мне пальцы. Я посмотрел вниз - высота огромная, я представил себе, как загрохочет разбитая стеклотара, если я упаду вниз и пробью хилую пластиковую крышу палатки. А Настя всё давит и давит на окно.

– Перестань давить, я уйду!
– крикнул ей я. Она приоткрыла окно, но держала его обеими руками, чтобы снова захлопнуть, если я попытаюсь залезть внутрь. Шурика видно не было, забился в угол, наверное, чмур поганый!

Я оторвал окровавленные пальцы от подоконника и, балансируя на карнизе, схватил протянутую мне руку Крисли. Кое-как влез в окно, и, неуклюже перевалившись, растянувшись на полу. Вставая, заметил, что всю эту позорную сцену наблюдали девочки из комнаты напротив. Я шуганул их, они тут же захлопнули дверь, и мы с Крисли шатаясь, пошли к себе. Я не удержался, чтобы не пнуть ногой дверь Насти и не плюнуть на неё.

Вот как закончилась наша любовь! Говорил же я ночью на берегу Москвы-реки, что всё кончится, и кончится плохо. А Настя, помню, целовала меня, утирала слёзы и настаивала:

– Успокойся, миленький, не плачь, у нас всё-всё будет хорошо! Вот увидишь!

– - Вот и увидел!
– я посмотрел на свои окровавленные с содранной кожей пальцы и решил - всё равно хорошо, что не грохнулся с четвёртого этажа на палатку со стеклотарой!

– Удивительное, мистическое совпадение - лет через десять после этого, мой знакомый парень с нашего двора в Тбилиси, внук домоуправа Тамары Ивановны, поступивший учиться в МИИТ и живший в том же общежитии, сорвался и упал как раз с того же карниза, совершая тот же путь из окна, что и я. Но совсем не с той же целью - он выпил с товарищами, а закуски не хватило. А из окна комнаты, которую когда-то занимали Настя с Зиной, свешивалась авоська, набитая всякими вкусными вещами. Правда, было не лето, а холодное время года, и удержаться на карнизе было труднее. Парень разбился насмерть - палатку, которая могла смягчить удар, к тому времени уже убрали. Получило-таки окно-убийца свою жертву из Тбилиси, из того же самого двора!

Нет худа без добра - тем более с легким сердцем я уехал домой с приятелями, и, выпивая с ними по дороге, со смехом вспоминал моё приключение. Только Крисли мрачнел и приговаривал, качая головой:

– Окно захлопывала, сука! Наша грузинка никогда бы так не сделала!

Я молчал и поддакивал, а сам вспоминал, что грузинка Медея (правда, древняя грузинка!) не пожалела даже своих детей, зарезала их, чтобы досадить своему любовнику Ясону! Попался бы ей этот Ясон на карнизе, она бы ему и шею прихлопнула, а не только пальцы!

В Тбилиси я окунулся в привычный мир семьи, учёбы и спорта. Настроение подавленное, на душе - пустота. Интересно, что любовь к Насте исчезла мгновенно. Вылезал я из окна на карниз пылко и страстно влюблённым, а залезал обратно и растянулся на полу - уже нормальным человеком. Уже так не ждал поездки в Москву, хотя идеей своей горел, как и раньше.

А к лету следующего 1961 года всё 'устаканилось' в моей душе, и я снова официально отправился на производственную практику в ЦНИИС, опять же, по вызову. В общежитие МИИТа я даже не стал заходить, чтобы случайно не встретить Настю под ручку с дебилом-Шуриком. Явился сразу же к своим благодетелям Фёдорову и Недорезову, и они устроили меня в рабочее общежитие ЦНИИС, которое народ называл 'Пожарка'.

Эх, 'Пожарка'! Она мне и сейчас по ночам снится! Сколько с ней связано - три года, проведённых в ней были самыми концентрированными по впечатлениям, полученным от жизни. Там я понял цену человеческим отношениям, познакомился с самыми различными судьбами, узнал дружбу и любовь, сам предал и то и другое, наконец, сделал первые шаги в науке - не за ручку, а самостоятельно, падая, расшибаясь и поднимаясь снова!