Полковник ощутил укол зависти. Маленький такой укольчик, однако вполне чувствительный. Дружба, как и прочие мудреные категории, не раз переосмысливается за жизнь. Цена, которую дает ей небрежная молодость, с годами доползает до немыслимых высот. Расходятся жившие десятилетия супруги, разбегаются родные братья, разругиваются однокашники. Если даже кровное родство не в счет, чего уж толковать о дружбе посторонних! Оттого, верно, и раздражают те, у кого сладилось, у кого не рвется. Люмп, бредущий рядом, наверняка, ощутил нечто схожее, потому что выругался с особенным чувством.

– Паскудный дождишка!
– упрямо повторил он.
– Ублюдочный и паскудный!

– Все дело в точке зрения, сержант, - добродушно пробасил Злотницкий.
– Мир никогда не был идеальным, а свадьбы тем не менее справляли в любое время. И плясать, и петь не стеснялись.

– Это жизнь!
– тонкоголосым эхом поддакнул Во-Ганг. Войны сменялись диктатурой, голод уступал место эпидемиям, а те в свою очередь вытеснялись климатическими казусами.

– Что ты называешь казусом!?
– взъярился Люмп.
– Четыре четверти земного покрова под водой, люди переселились на мосты, какие-то вшивые недоучки рвут напропалую рельсы, и это для тебя всего-навсего казус?

– Речь о другом, сержант. Мне кажется, стоит следить за нервишками. Жизнь, какая она ни есть, продолжается. Иначе, согласитесь, вы бы вряд ли вызвались в этот рейд.

– Что ты сказал?
– рука Люмпа дернулась под плащ, лицо исказила болезненная гримаса.

– Спокойно, парни, спокойно! Скоро у вас будет повод побеситься.
– Павел Матвеевич неодобрительно покосился на Злотницкого.

– Господин полковник!
– голос сержанта дрожал от ярости.
– Я, конечно, не стукач, но о подобных вещах, видимо, следует докладывать.

– Что там еще?
– полковник наперед ощутил усталость. Знавал он эти доклады! Листочки, неразборчиво подписываемые сверхбдительными ура-патриотами, однообразные, доводящие до сведения фразочки. Уж, верно, не одну сотню сплавил в штабной титан.

– Вот эти, значит, оба... То есть, я хочу сказать, что перед операцией о подобном полезно знать. Так вот, по моим сведениям Злотницкий и Во Ганг уже на протяжении полугода являются активными участниками движения инсайтов. Я лично не раз видел их заходящими в компьютерные вагоны!

– Ну и?
– Павел Матвеевич продолжал смотреть себе под ноги. Не хотелось, чтобы сержант разглядел на его лице неподобающую ситуации скуку.
– Что дальше?

– Считаю, что на них нельзя полагаться!

– Что ж... В бою проверим, - так и не подняв глаз, полковник опустил ладонь на плечо сержанта.
– Не спеши с выводами, Люмп. Поверь мне, люди сложнее, чем кажутся на первый взгляд.

– Я только хотел уведомить...

– После, - голос полковника построжал.
– Отстреляемся, тогда и уведомишь. А может, и повода уже не будет.

– Как же не будет, если они скрытые инсайты!

– Сегодня ты инсайт, а завтра, глядишь, в пуриты подашься!
– ернически пробормотал за спинами коротышка Во-Ганг.

– Все!
– отрезал полковник.
– Почесали языками, и хватит! Останетесь в живых, продолжим разговор, а нет, и тема будет исчерпана.

Он чуть ускорил шаг, отрываясь от сержанта и парочки строптивых зубоскалов. Всерьез напугался, что вспылит. А тогда уж достанется всем и вдосталь. И сержанту, и Злотницкому, и сопляку Во Гангу. Тем более, что принимать чью-либо сторону не хотелось. Он давненько уже был ни за кого. Ни за белых, ни за красных, ни за черных. За всех разом, какие они есть. За пестробурополосатых. И не было желания вникать, кто прав, а кто не очень. Все было гнило, и все при этом заслуживало сочувствия. Даже свихнувшиеся пуриты с инсайтами. А убивать их он шел вынужденно. Ради тех тысяч, что с надеждой ждали результатов боевого рейда.

Сила. Вот, что правило миром. Сила этот мир и добила. Перегрызла сук и загнала лошадь. Однако права выбора у них не было, и совершенно отчетливо Павел Матвеевич понимал с кем он и против кого. Разумеется, с сильными, и, без сомнения, против сильных. Потому что слабые от участия в мирской толчее отстранялись с самого начала. И правильно! Не крутись под ногами, коли никто, не мешайся!..

Впереди послышался неясный шум, Павел Матвеевич замедлил шаг, и вскоре из пелены косых струй вынырнула фигура Мациса. Широкие, облепленные дождевыми каплями скулы, довольный взгляд. Возбужденно дыша, разведчик шагнул к начальнику.

– Пост, господин полковник! Самый натуральный.

– Ты не ошибся?

– Обижаете! Что я, лох какой!

– Значит, дошли, - Павел Матвеевич удовлетворенно кивнул.
– И то хлеб. Кто там у них, не разглядел?

– Три козлика с пулеметом. Одна чахлая винтовочка.

– Сумеешь снять?

Мацис самоуверенно хмыкнул.

– Запросто!

– Я тебя спрашиваю серьезно!

– Снимем, господин полковник. У них там навесик хлипкий дыра на дыре, а смену, похоже, давненько не присылали. Это же пуриты, не кадровики! Так что успели заскучать. Двое, как мне померещилось, вообще дрыхнут.