1 сентября суд вынес решение: по 3 года лагеря и 3 года ссылки. 5 сентября в Доме журналиста в присутствии иностранных корреспондентов состоялась пресс-конференция с участием Якира и Красина, которая в тот же день в отрывках транслировалась по телевидению. Они подтвердили заявления, сделанные на суде. [175]

28 сентября Верховный суд снизил обоим сроки заключения до отбытых, и оставил фактически лишь ссылку. Местом ссылки были определены большие города недалеко от Москвы (для Красина - Калинин, для Якира - Рязань). [176]

Четыре оставшихся к этому времени на свободе члена Инициативной группы (Татьяна Великанова, Григорий Подъяпольский, Сергей Ковалев и Татьяна Ходорович) выступили с заявлением, что Группа не разделяет позиции Якира и Красина, не признает свои документы клеветническими и отрицает их не только подрывной, но и вообще политический характер. Члены Группы повторили утверждение, что в Советском Союзе имеют место психиатрические расправы с неугодными власти людьми. Относительно суда над Якиром и Красиным и их пресс-конференции Группа писала:

«Мы протестуем против таких методов воздействия, которые ломают человеческую личность, вынуждают оговаривать свои деяния, деяния своих товарищей, самих себя».

Это заявление было единственным заявлением Группы с января 1972 г. и до января 1974 г. [177]

Чувство морального поражения, вызванное беспрецедентным «показательным» судом усугублялось разнузданной кампанией советской прессы против Сахарова и тем, что в этой кампании приняли участие коллеги Сахарова по науке (письмо 40 академиков), среди которых были и его личные друзья. [178]

Крайним проявлением общего тяжелого настроения московских правозащитников в то время стало самоубийство Ильи Габая (20 октября 1973 г.).

Габай, близкий друг Якира, отец двух детей, школьный учитель и поэт, был одним из наиболее активных и уважаемых участников правозащитного движения. Как писала о нем впоследствии «Хроника, он был наделен высокой чувствительностью к чужой боли и беспощадным сознанием собственной ответственности. С представлением о нем никак не вязались такие объяснения его отчаянного поступка как пришедшиеся на его долю тюрьма, допросы, вынужденная бездеятельность талантливого человека… [179]

С конца 1972 г., примерно тогда же, когда приостановился выход «Хроники текущих событий», замолк и Комитет прав человека. В сентябре 1972 г. вышел из Комитета Валерий Чалидзе. В ноябре он получил разрешение на выезд в США для чтения лекций и почти сразу же был лишен гражданства (это был первый прецедент избавления от неугодного гражданина таким способом). [180] В декабре вышел из Комитета Андрей Твердохлебов. [181] В Комитет был кооптирован Григорий Подъяпольский. [182] В этом составе Комитет заслушал в январе 1973 г. доклад И. Шафаревича о религиозном законодательстве в СССР. К октябрю 1973 г. Комитет выпустил еще три документа, и на этом практически прекратил свою деятельность. [183]

Единственной формой открытых выступлений, как и в самом начале движения, опять стали индивидуальные и коллективные письма (но они были редки и с очень небольшим числом подписей).

В 1973-1974 гг. о правозащитном движении говорили в прошедшем времени не только его враги, но и доброжелатели - оно почти не проявлялось вовне. Но есть такая примета: кого ошибочно похоронили, тому предстоит долгая жизнь.

Наступление, предпринятое на правозащитное движение в 1972-1973 гг., имело целью разрушение механизма неподконтрольного распространения идей и информации. Видимую часть этого механизма удалось разрушить почти полностью: было устранено большинство ведущих деятелей правозащитного движения 4, была прервана работа правозащитных ассоциаций, прекратилась «Хроника текущих событий».

Перемещение большей части правозащитников в места заключения сказалось на атмосфере в политических лагерях. Правозащитники и там требовали соблюдения законности, протестовали против самодурства начальства и жестокости. Наравне с ними стали выступать и участники национальных движений, и другие политзаключенные. Создалось парадоксальное положение: в годы. когда на воле правозащитное движение переживало кризис, в политлагерях оно, напротив, бурно усилилось. Оттуда в разные инстанции шел поток жалоб на жилищные условия, на медицинское обслуживание, на грубость и самоуправство начальства и т.д. Эти жалобы попадали не только в инстанции, куда были адресованы, но и в самиздат, а оттуда - на Запад. Зарубежное радио, по свидетельству Буковского, отбывавшего тогда срок, слушали и надзиратели и их начальники. Они знали - стало известно на Западе о безобразиям в их лагере - жди обследования «сверху», будут неприятности. Иной раз заключенные именно от надзирателей или от обслуги тюрьмы узнавали об очередной радиопередаче об их собственном положении. [184] Это придавало им силы. Обычными стали прежде чрезвычайно редкие выступления политзаключенных не только на лагерные, но и на общеполитические темы. Отмечу посвященные национальным проблемам в Советском Союзе - такие заявления подчеркнуто совместно делали активисты разных национальных движений и русские. [185] В 1975 г. в мордовских лагерях был разработан Статус политзаключенного. Он включал следующие требования:

– отделение политзаключенных от военных преступников и от уголовников;

– отмена принудительного труда, обязательной нормы выработки;

– отмена ограничений в переписке, в том числе с заграницей;

– улучшение медицинского обслуживания;

– обеспечение возможности творческой работы политзэкам - литераторам, художникам, ученым;

– разрешение говорить на родном языке в лагере и на свиданиях с родными и т.д. [186]

С 1969 г. в политлагерях ежегодными стали голодовки 10 декабря - в День прав человека. С каждым годом в них принимало участие все больше политзаключенных разных убеждений. [187] Затем стали отмечать и 5 сентября - как День памяти жертв красного террора: 5 сентября 1918 г. был подписан декрет о красном терроре, по которому, в частности, были устроены лагеря, где впоследствии погибли миллионы людей. [188] В лагерях в этот день зажигают свечи в их память.