Рабы и украшенные остановились. Все в страхе подняли головы.

Что-то в темноте появилось над ними в густых облаках. Оно все росло и росло, и вдруг из мглы появился огромный, длинный предмет. Источая снизу пламя, он опускался с неба, все увеличиваясь в размерах. Замер на миг над глыбами камня, опустился еще и стал в трехстах шагах от Наара и его товарища.

Украшенные и рабы лежали.

— Смотри! — вскричал Юноша, поднимаясь. — Тот же знак, какой мы видели. Пятиконечная фигура!..

Это было в… году, когда первый корабль с Земли пробил вечный слой облаков, окружающих Венеру.

Вершина Чогори была похожа на остров. Пустынный остров, окруженный океаном облаков. Иногда вершина исчезала в этом океане, ее окутывали волны беловатого тумана, сквозь которые не было видно ни неба, ни земли. А потом, когда туман исчезал, можно было увидеть чудо: днем — невероятно синий небосвод, ночью — бесконечность, в которой зажигаются сверкающие огни звезд.

Единственное здание астрономической обсерватории высечено прямо в скале: небольшая комната под блестящим прозрачным куполом. Здесь живут два человека. Каждые три месяца прилетает конвертиплан и сменяет наблюдателей. Жизнь здесь однообразна, и даже радио едва ли в состоянии скрасить ее.

Оба наблюдателя молоды. Гордону Бакстеру из Детройта и Сергею Аносову из Красноярска вместе нет и шестидесяти лет. Вот уже семьдесят пять суток как они на острове — семьдесят пять дней и семьдесят пять ночей. В Красноярске, как и в Детройте, два с половиной месяца — это не так много. Но здесь день кажется месяцем, месяц — годом, а три месяца — вечностью.

Они подружились, несмотря на различие характеров и на диаметральную противоположность взглядов на жизнь.

Сейчас Сергей спит. Бакстер следит за приборами.

Регулирует орбитоскоп и записывает наблюдения в книгу. В тишине слышен только шорох калерона — газа, циркулирующего между слоями купола и препятствующего его обледенению.

Бакстер потягивается и зевает, потом закуривает и смотрит в купол. Небо ясно. В бледном звездном свете другие вершины Каракорума, ниже Чогори, похожи на странный инопланетный пейзаж.

— Вот так должно быть и на Луне, — бормочет Бакстер. — Чертовски высокая гора! Вторая в мире.

Ничего нет, кроме неба, утесов и льда. Бррр…

— Гордон, чем ты недоволен?

Голос Аносова заставил Бакстера вздрогнуть.

— А, я разбудил тебя? Уже три часа! Пора уже…

— Я выспался. Если хочешь прилечь…

— Что-то не спится… Знаешь, Сергей, я спрашиваю себя: почему именно мы двое очутились в этой пустыне?

Аносов улыбается уголком губ.

— Разве нас не привела сюда любовь к астрономии?

— Конечно, конечно! Правду сказать, я даже не надеялся, что мне удастся здесь работать. Столько было кандидатов. И все-таки выбрали меня! Это было невероятное счастье. В одной детройтской газете появилась статья: "Гордон Бакстер на высоте 8 600 метров". Трудно описать тебе, что я чувствовал в тот день. Наконец-то у меня была "паблисити"! Ты, Сергей, даже не знаешь, что такое "паблисити"! Пока ее нет, ты даже не знаешь ее настоящей ценности.

Стоит тебе впервые вкусить ее сладкой отравы, и начинает казаться, что без нее ты уже не можешь жить. Она делает тебя человеком, создает тебе индивидуальность. Без нее ты — ничто, одна из серых теней, составляющих массу.

Аносов отвечает с легкой иронией: — Обо мне никогда не писали в газетах. И все-таки я живу как нельзя лучше и никогда не был какой-то частью бесформенной массы.

— Разве у тебя нет желаний, стремлений, честолюбия?

— Конечно, есть. Например, желание открыть что-нибудь новое в этом необъятном множестве звезд, что-нибудь дающее толчок творческим мыслям.

— А знаешь, чего хочется мне? Найти что-нибудь такое, что вызвало бы сенсацию на всем этом глиняном шарике. Репортеры, интервью, конференции, крупные заголовки в газетах…

Косой взгляд Аносова заставляет Гордона умолкнуть. Но через несколько мгновений он начинает снова:

— Я знаю, о чем ты думаешь, Сергей. Что я жаден к деньгам. Да, я люблю деньги! Много денег, без счета. Будь у меня несколько тысяч долларов, я бы бросил все дела и с первым же конвертипланом полетел в Сринагар. Оттуда я бы отправился в Карачи или в Калькутту и сел бы там на самый лучший корабль. Мне с детства хотелось плавать по морям. Говорят, что вода в них бывает разная. В одних морях она голубая и прозрачная, в других — черная, как смола, или зеленая, как бутылочное стекло, в третьих — блестит как золото или серебро.