Именно Капкан поднял в багажном отделении скандал, когда прочие представители белой расы терпеливо потели у конвейера, после чего тучный работник багажного отделения в рубахе без пуговиц, но зато с пунцовыми цветами сбегал-таки за Эзрой.

Итак, чемодан Брусникина и кожаная сумка «продюсера» были получены со значительным опозданием. Хотя, в принципе, на дальнейший ход событий это могло и не повлиять. В принципе, собака могла выбежать на площадь когда угодно. Желаем мы того или нет, но у нас с собаками общий Создатель. То есть пути собак столь же неисповедимы, как и наши собственные.

Пока деловитый Капкан договаривался с чернокожим таксистом, Брусникин покрасневшими глазами осматривал залитую солнцем и заполненную коренным, по большей части, населением площадь аэровокзала. Белая футболка на нем промокла насквозь, тогда как горло чрезвычайно пересохло.

«С чего я так надрался?! — Вслушиваясь в не знакомую до боли речь, Никита изнывал под знойными лучами. — Ах, да! Дрозденко! Павел-то наш Андреевич явно загибает, что сам Дрозденко спать уложил. Отклоняется продюсер от истины. Галлюцинаций у меня еще, слава тебе Господи, не водилось. Шут с ним. Заработаю свои оставшиеся четыре с половиной штуки, и — в Москву на зимние квартиры».

Образное это сравнение было применено Брусникиным весьма к месту. По сравнению с Монровией, в мартовской Москве действительно свирепствовала зима.

Распахнув дверцу обшарпанного такси, Капкан окликнул Брусникина. И тут, когда Никита уже взялся за ручку чемодана, из-за пальмы с растопыренными листьями выскочил мокрый пес, похожий на ершик для чистки унитазов. Шерсть у пса была грязной, жесткой и всклокоченной, а с морды капала пена, что во всех ветеринарных руководствах объявляется наивернейшим признаком бешенства.

Собака, вероятно, так и не обратила бы на Брусникина внимания — заклятых врагов посреди многолюдной площади хватало и без него, — но Никита, на беду свою, ударился в бегство. Последнее, что он запомнил, — это визг. Визжал он сам, визжали темнокожие матроны в цветастых тюрбанах, визжали покрышки автомобилей, тормозивших у него перед носом, и визжала настигавшая его уже на другой стороне проезжей части собака.

Далее в памяти у Никиты словно остался длинный отрезок засвеченной кинопленки. Он пришел в сознание уже на заднем сиденье такси, но лучше бы не приходил. Его ужасно тошнило. Дико ныла нижняя челюсть. Укушенная ягодица только саднила, но онато и заставила Никиту действовать не мешкая.

«Слюна бешеного животного, возможно, уже проникла в нервную систему! — в отчаянии подумал Брусникин. — Им-то все равно! Они даже не подозревают о страшной угрозе!»

Чтобы напомнить черствым людям о бедственном своем положении, Никита пнул ногой спинку водительского сиденья. Но лучше бы он этого не делал. От пронзившей его щиколотку острой боли Брусникин вновь провалился в беспамятство.

Между тем впереди происходила оживленная беседа. Водитель такси, молодой и дерзкий мачо, не особенно заботясь о соблюдении правил уличного движения, снисходительно учил белого туриста уму-разуму. Капкан уже догадался, что нахальный негр выбрал самый длинный путь до отеля «Атлантика». В сущности, это не имело никакого смысла, ибо они условились добраться туда за твердую таксу в десять американских долларов. Должно быть, водителю просто нравилось мотаться по узким пыльным улочкам в компании европейца, терпеливо и почтительно внимавшего его наставлениям.

Сама экскурсия оставила Капкана равнодушным, хотя на какого-нибудь другого человека, посетившего беднейшие кварталы Монровии, она произвела бы удручающее впечатление. «Не ходите, дети, в Африку гулять», — думал Капкан, глядя на чумазых негритят, гонявших бесформенный футбольный мяч по вытоптанной площадке у какого-то барака. Возможно, школы.

Подобная картина где-нибудь в Челябинске или Перми смотрелась бы как негатив. Здесь дети были черные, а грязь на них — белая. Мяч, пущенный выше двух колышков, изображавших штанги ворот, сорвал москитную сетку со «школьного» окна. Из барака мигом выкатился тощий разгневанный бармалей в комбинезоне, заляпанном краской, и что-то крикнул беззаботным футболистам.

Такси подскочило на колдобине, и Капкан по достоинству оценил преимущества механического экипажа с открытым верхом. До этого момента запах морепродуктов, выставленных темнокожими рыбачками на уличных лотках, медицинский аромат дикого йода, обдававший Павла Андреевича с океанической стороны, и совсем уж несносная вонь отходов, сваленных по обочинам проезжей части, вынуждали только жалеть о временном отсутствии крыши над головой.

— Либерия! — орал водитель, то и дела выныривая из-за лобового стекла, чтоб осадить подрезанного им же коллегу. — Свободная страна! Как звучит, так и есть! Вам, белым, этого не понять! Для вас деньги важнее, чем свобода! Посмотри на меня! Видишь татуировку?!

На мускулистом шоколадном плече негра Капкан послушно рассмотрел незатейливую татуировку в виде сердца, пересеченного волнистой черточкой.

— Это поцелуй моей девчонки! — расхохотался негр, обнажив фиолетовые десны и два ряда зубов, не ведавших кариеса. — Горячая, скажу тебе, штучка! Любовь не купишь! Только за мистера Линкольна! Это — ваш президент на десятке! Понимаешь меня?!

Он подтолкнул Капкана локтем в бок.

— Джонни может устроить! Джонни все может устроить!

— Кто такой Джонни? — поинтересовался Капкан, вытирая носовым платком вспотевшее лицо.