Шрифт:
— Разрешите выразить восхищение вашим домом, мисс Линч!
— Спасибо, — отозвалась та.
— Так необычно — столько света, эти окна в потолке в таком старинном здании, — продолжал комиссар, с любопытством продолжая осматриваться.
— Да, не правда ли? — любезно улыбнулась хозяйка.
— Будет вам, комиссар, — нетерпеливо перебила Флавия Петрелли. — Вряд ли вы пришли сюда обсуждать дизайн.
И словно желая смягчить резкость своей подруги, Бретт Линч пригласила:
— Садитесь, Dottore Брунетти, — и жестом указала на низкую тахту возле занимавшего центр комнаты стеклянного столика, — блистательная хозяйка светского салона. — Не желаете кофе?
Кофе комиссару не особенно хотелось, но от предложения он решил не отказываться — чтобы дать понять певице: он не торопится, — и посмотреть на реакцию. Примадонна, не обращая на него ни малейшего внимания, снова погрузилась в изучение лежавших у нее на коленях нот, пока ее подруга удалилась сварить кофе.
Пока его таким образом игнорировали — одна варила кофе, другая читала партитуру, — комиссар внимательнейшим образом осмотрелся. Стена перед ним была сплошь уставлена книгами, от пола и до потолка. Он легко узнал итальянские книги, потому что текст на их переплетах шел снизу вверх, и английские, чьи названия писались сверху вниз. Больше половины книг были напечатаны иероглифами, пожалуй что китайскими. Судя по виду переплетов, книги читали, и не однажды. На стеллаже среди книг тут и там виднелись какие-то глиняные вазочки и фигурки — что-то смутно-восточное. Одна полка была целиком занята коробочками с наборами компакт-дисков, что наводило на мысль, что это — полные записи опер. Слева от них стояло какое-то мудреное стереоприспособление, а в дальних углах на деревянных тумбах возвышались большие колонки. Немногочисленные картины на стене представляли собой какие-то яркие авангардные брызги и не говорили ему ровным счетом ничего.
Вскоре хозяйка вернулась с кухни, неся серебряный поднос, на котором помещались две крохотные чашечки кофе «эспрессо», ложечки и серебряная сахарница. Сегодня Линч была в далеко не американских джинсах и в очередных ботинках на низком каблуке, на этот раз — темно-ореховых. Свой цвет на каждый день недели? Нет, ну за что он взъелся на эту женщину? Только за то, что она иностранка, а говорит на его языке как на родном и живет в таком доме, который ему никогда не будет по карману?
Она поставила чашечку на столик перед ним, он поблагодарил, ожидая, пока она усядется напротив, потом предложил положить ей сахару. Она отказалась, покачав головой, и он положил себе две ложечки.
— Я только что с Сан-Микеле, — произнес он вместо предисловия. — Причина смерти — цианид.
Линч поднесла чашечку ко рту, сделала глоток.
— Он был в кофе.
Она опустила чашку на блюдечко и все это вместе поставила на столик.
Флавия Петрелли молча взглянула на них поверх партитуры, но заговорила не она, а другая.
— Если так, то, по крайней мере, это произошло быстро. Кто бы это ни сделал, он проявил чуткость. — Она повернулась к подруге. — Ты хотела кофе, Флавия?
Во всем этом Брунетти уловил какую-то наигранность, легкую театральность, но все равно задал именно тот вопрос, к которому она подталкивала его своей предыдущей репликой;
— Могу я из этого заключить, мисс Линч, что вы недолюбливали маэстро?
— Можете, — ответила та, глядя ему в глаза. — Я не любила его, а он — меня.
— И были какие-то конкретные основания?
Она махнула рукой:
— У нас были разные взгляды на многие вещи. Основание, на ее взгляд, вполне достаточное.
Он повернулся к Петрелли:
— Скажите, а ваши отношения с маэстро были, вероятно, несколько иными, чем у вашей подруги?
Примадонна закрыла партитуру и аккуратно положила на пол у ног, прежде чем ответить:
— Да. Мы с Хельмутом прекрасно сработались. И мы уважали друг друга, как профессионал профессионала.
— А как люди?
— И это тоже, — торопливо ответила она, — Но прежде всего — профессионально.
— И все же позвольте спросить — как лично вы относились лично к нему?
Если она и ждала этого вопроса, то все равно не смогла скрыть, что он ей неприятен. Она заерзала в кресле — странная, чересчур уж явная демонстрация чувства неловкости! За много лет он немало прочел о Петрелли и знал, что актерского мастерства ей не занимать. Будь в их отношениях с Веллауэром какой-нибудь настоящий секрет, она бы сумела его утаить и не ерзала сейчас, как школьница, уличенная в первой влюбленности.
Он дал разрастись тишине, намеренно не повторяя вопроса.
Наконец она проговорила— с некоторой неохотой:
— Я не любила его.
Не услышав продолжения, Брунетти спросил:
— Если позволите, я бы повторил вопрос, который уже задал мисс Линч: были для этого какие-то конкретные основания?
Ах, какие мы вежливые, злился он. Там, на островке по ту сторону лагуны, лежит старый человек, мертвый, холодный и выпотрошенный, а мы сидим и упражняемся в любезных оборотах: «позвольте спросить», «сделайте милость». Ему вдруг захотелось обратно в Неаполь, где все эти кошмарные годы он имел дело с людьми, презиравшими изощренные словеса, но отвечавшими ударом на удар. Синьора Петрелли вывела его из задумчивости.