– Боже милостивый, сколько их здесь? С вами лучше не встречаться в аэропортах. Как вас только угораздило стать автором туристических проспектов?

Ее сумочка лежала на полу, содержимое рассыпалось вокруг стоявшего у кровати столика. Она опустилась на колени и положила обратно ключи от машины, паспорт и блокнот с рецептурными бланками. Между моими ногами лежала почтовая открытка, адресованная штату клуба «Наутико». Поднимая открытку, я успел разглядеть отпечатанную на ней копию моментального снимка Фрэнка и Полы Гамильтон перед баром Флориана на площади Святого Марка в Венеции. Закутавшись от промозглой венецианской зимы в теплые пальто, они широко улыбались в объектив, словно молодожены в медовый месяц. Я видел эту почтовую открытку в письменном столе Фрэнка, но едва взглянул на нее.

– Это ваше? – Я протянул ей открытку.– Наверное, вы там неплохо повеселились.

– Это уж точно.– Она посмотрела на фотографию и попыталась распрямить смявшийся уголок.– Этому снимку два года. Тогда Фрэнку явно было лучше, чем сейчас. Я забежала сюда, чтобы поискать ее. Мы посылали ее вместе, так что она отчасти и моя.

– Оставьте ее себе. Фрэнк возражать не станет. Я не знал, что вы…

– Теперь нет. Не забивайте себе этим голову. Теперь мы просто друзья.

Она помогла мне привести в порядок постель, взбила подушки и подоткнула простыни, как это принято в больницах. Нетрудно было представить себе, как она лежала в темноте перед моим приходом с почтовой открыткой в руке, вспоминая свой отпуск с Фрэнком. Как и говорил Бобби Кроуфорд, за профессиональной выдержкой и самообладанием, которые она демонстрировала миру, скрывалась растерянная и очень уязвимая женщина, которая, подобно умной девочке-подростку, не в силах была решить, кто она на самом деле, и, возможно, подозревала, что ее роль деятельного и способного доктора – всего-навсего поза.

Опуская почтовую открытку в сумочку, она мило улыбнулась сама себе, но быстро опомнилась и поджала губы. Мне казалось, она с трудом скрывает свои чувства к Фрэнку, но ее удерживает страх дать волю эмоциям, даже перед самой собой. Этот запальчивый юмор и раздражающие манеры человека, который не выдерживает свое отражение в зеркале более чем несколько секунд, не могли не понравиться Фрэнку, как сейчас нравились мне. Я догадался, что Пола Гамильтон всегда шла по жизни под косым углом, полностью отделяя себя от собственных эмоций и сексуальности.

– Спасибо за помощь, – сказал я ей, когда мы поставили на место мебель.– Не хочу шокировать прислугу. Скажите, как вы проникли сюда.

– У меня есть ключи.– Она открыла сумочку и показала мне связку дверных ключей.– Я собиралась вернуть их Фрэнку, но так и не решилась. Это означало бы, что мы расстаемся навсегда. Выходит, вы решили переехать в эту квартиру?

– На неделю или около того.

Мы перешли из спальни на балкон, вдыхая прохладный воздух, в котором чувствовались слабые запахи жасмина и жимолости.

– Я пытаюсь играть роль старшего брата, – заговорил я после недолгой паузы, – но без малейшего успеха. Мне необходимо все как следует разузнать, чтобы вытащить его из этого кошмара. Я хотел поговорить с ним нынче утром в суде Марбельи, но все впустую. Если говорить честно, он просто отказался видеть меня.

– Я знаю. Дэвид Хеннесси говорил с адвокатом Фрэнка.– Она прикоснулась к моему плечу во внезапном порыве сочувствия.– Фрэнку нужно время подумать. С Холлингерами произошло что-то ужасное. Если эта драма расстраивает даже вас, попробуйте посмотреть на вещи глазами Фрэнка.

– Я пытаюсь. Но он-то как смотрит на вещи? Вот чего я никак не могу взять в толк. Надеюсь, вы не думаете, что он виновен?

Она оперлась на перила и стала постукивать по холодной стали пальцами в такт приглушенной музыке, доносящейся из дискотеки. Я терялся в догадках, что привело ее в квартиру. Почтовая открытка казалась мне слишком банальным предлогом для ночного визита. А потом, интересно, почему она ранее отказывалась повидаться со мной. Она стояла так, чтобы видеть мое лицо, словно сомневалась, можно ли доверять человеку, который чем-то похож на Фрэнка, но выглядит более крупной и гораздо более неуклюжей версией ее бывшего любовника.

– Виновен? Нет, я не… Хотя не уверена, что могу точно определить понятие вины.

– Пола, мы точно знаем, что понимать под словом «вина» в данном случае. Фрэнк поджег дом Холлингеров? Да или нет?

– Нет, – Ее ответ прозвучал не сразу, но я подозревал, что она специально дразнит меня.– Бедный Фрэнк. Вы видели его в день вашего приезда. Как он? Хорошо спит?

– Я не спрашивал. А что там еще делать, если не спать?

– Сказал ли он вам что-нибудь? О пожаре и о том, как он начался?

– Что он мог сказать? У него ничуть не больше соображений на этот счет, чем у вас или у меня.

– Я и не предполагала, что они у него есть. Она прошла мимо гигантских папоротников и агав в дальний конец балкона, где возле низкого столика стояли три кресла. К стене была прислонена белая доска для виндсерфинга, ее мачта и такелаж лежали рядом. Она прижала руки к гладкой поверхности доски, словно к груди мужчины. Луч маяка пробежал по ее лицу, и я увидел, что она покусывает пораненные губы, точно напоминая себе о происшествии, наградившем ее этим синяком.