— Но вы помните, что я никогда не брал таких денег.

— Вы выше обычного человека, Айрич.

— И?

— И, тем не менее, те, кто брал эти деньги, были хорошими гвардейцами, хорошими Драконлордами и, зачастую, хорошими гражданами Империи.

— А, я вижу куда вы клоните.

— Итак, это достаточно ясно или нет?

— Остались законы чести.

— Точно, Айрич. Законы чести говорят о долге, любви, дружбе и верности, и располагают все эти понятия в замечательном порядке. Законы чести говорят о том, как и что мы должны выбирать, и каким законам человека мы должны подчиняться.

— Вы привели очень сильный аргумент, Пэл. Вы согласны со мной, Тазендра?

— О, да, конечно, конечно. И я даже могу что-то добавить. Долг — это Айрич, Любовь — Кааврен, я — дружба, а Пэл олицетворяет верность. Я права? Именно поэтому мы всегда хорошо ладим между собой.

— Нет сомнения, что вы правы, — сказал Пэл.

— Итак, — продолжал Айрич, — по вашему каждый человек имеет свои законы чести?

— Конечно, — сказал Пэл. — Унаследованные от семьи, заимствованные у друзей, а также у всех тех, с кем он встречается каждый день своей жизни. Конечно за исключением вас, мой дорогой Айрич.

— Я — исключение? — с улыбкой сказал Лиорн.

— Безусловно. Вы родились с законами чести, и они не изменились за все время вашей жизни. Вот почему вы не можете понять их. Вы можете рассказать о вашем собственном чувство чести не больше, чем вы можете рассказать о вкусе вашего языка.

— Я даже не знаю, вы меня слишком хвалите или слишком ругаете.

— Ни то и не другое.

— Но вы считаете, что это дает вам право нарушать законы людей, если вы следуете законам чести?

— Конечно. Не всякий, Айрич, может следовать им обоим сразу. Иногда мы должны нарушить один или другой. Когда вы сталкиваетесь с таким выбором, я знаю, в каком направлении вы пойдете и что сделаете.

— Мой дорогой Пэл, если вы сталкиваетесь с таким выбором, это означает только то, что либо ваш кодекс чести неправилен…

— Да, либо?

— Либо что-нибудь не в порядке с законами.

— О, с этим я согласен.

— Хорошо. Вот видите, я ошибался: я не думал, что мы сможет придти к согласию в таком вопросе.

— Как мы могли не согласиться, Айрич, когда для несгибаемого, высокомерного упрямца вы в высшей степени милы. Я бы сдвинул наши кружки, если бы в вашей было что-нибудь другое, а не вода.

— Как, это мешает вам?

— Очень мешает. Я не люблю бесчестить чувство.

Айрич хихикнул. — Хорошо, я пью вместе с вами, в душе. Но скажите мне…

— Да?

— Не заставило ли вас именно чувство чести оставить службу у Претендента? Или сработала ваша обычная проницательность, и вы поняли, что Зарика обязательно победит?

— Ни то, ни другое. Скорее они привели к тому, что я поддержал Кану; первое потому, что я считал это своим долгом, а второе — потому что я верил, что он победит.

— Хорошо, но что же это было?

— Айрич, вы прекрасно знаете это. Дружба, конечно, и любовь.

— Но тогда получается, что дружба и любовь восстали против чести?

— Дружба и любовь — часть чести. Однако, дружба и любовь действительно могут столкнуться друг с другом, и оба могу вступить в конфликт с долгом. И вот свидетельство — наш бедный друг Кааврен, не говоря уже о его сыне.

Айрич вздохнул. — Я думаю, что вы правы. И чем, как вы думаете, все это закончится?

Пэл покачал головой. — Как раз в этом случае…

— Ну?

— У меня вообще нет никаких идей.

Айрич и Пэл (а также иногда вставлявшая слово Тазендра) разговаривали так, как если бы они были одни в мире, или вернулись в свой старый дом, в котором жили в городе Драгейра, а не сидели вокруг костра вместе с разбойниками с большой дороги, которые, впрочем, хранили почтительное молчание. Ибронка, со своей стороны, глядела на них во все глаза и слушала так, как если бы ей разрешили подслушать разговоры богов — хотя, на самом деле, это разрешено только читателю. И пока этот разговор продолжался, Кааврен и его сын продолжали свою медленную, долгую прогулку.

— Тогда, — сказал Кааврен, — Виконт, объясните мне кое-что.

— Я отвечу на любой вопрос, который вы зададите.

— Что вы хотите?

— Что я хочу?

— Да, Виконт. Какое событие бы вам понравилось?

— О, я бы очень хотел, чтобы вы и Графиня, моя мать, обняли Ибронку, ее мать обняла бы меня, и мы все вернулись в Адриланку.

— Вы думаете, это может произойти?

— Мне это кажется совершенно невероятным.

— Вы очень много просите у меня, Пиро.

— О, напротив, милорд. Я ничего не прошу у вас. Это вы сделали мне честь и попросили меня рассказать вам, что я хочу, вот и все.