— Я могла бы разорвать его на куски, — пробормотала она, но поскольку была не в состоянии это сделать в реальности, крепко ущипнула за руку Потемкина.

— Давай послушаем, что она скажет, красавица разговаривает с ним, — ответил фаворит, с трудом сдерживая веселое настроение.

— Сейчас, Максим, настал решительный момент, — прошептала Анжела так, чтобы никто кроме него не мог услышать, — царица здесь, я слышу, как под ногами у нее похрустывает песок.

— А я вижу ее горностай, просвечивающийся сквозь зеленую стену, — также шепотом ответил Максим. — Итак, начинай!

— Мой дорогой полковник, — в полный голос заговорила Анжела, — вы клянетесь, что любите меня, и все же мне кажется, что другую даму вы любите несравненно сильнее, чем меня.

— Кого вы имеете в виду? — также громко спросил Максим.

— Императрицу, говорят, и говорят, видимо, не без основания, что вы находитесь у нее в большом фаворе, — продолжала Анжела.

— Не стану отрицать, что она весьма благосклонно относится ко мне, — промолвил в ответ Максим, — но как вы могли поверить, что женщина ее гениальности и достоинства могла опуститься до того, чтобы полюбить такого молодого и незначительного человека, как я?

— Слышишь? — тихо-тихо спросил Екатерину Потемкин.

— Но вы-то ее любите, — продолжала Анжела.

— Я? — воскликнул молодой полковник. — Екатерина Вторая, скажу вам, самая красивая женщина на свете.

— Слышишь? — прошептала теперь царица своему доверенному другу.

— Я чту великую государыню, — продолжал Максим, — и боготворю в ней красивую женщину, но именно поэтому не смею даже поднять на нее глаза, и никогда не набрался бы смелости полюбить ее.

— Слышишь? — сказал Потемкин.

— Я люблю вас, Анжела, — заключил Максим, — только вас.

— Ну тогда, господин полковник, и я вас люблю, — как можно громче проговорила в ответ Анжела, и они снова принялись целоваться точно два голубка, при свете звезд воркующих в зелени кустов.

— Предательница! — пробормотала Екатерина. — Она у меня поплатится.

— Она? — удивился Потемкин. — Это было бы несправедливо и, более того, неумно, а на обе эти женские слабости я считаю свою великую императрицу неспособной.

— Ты прав, но они до глубины души возмутили меня и сделали больно, а поцелуям конца и края не видно, с ума можно сойти, пойдем, Григорий. — Она быстро широким шагом двинулась вниз по аллее, затем зеленым боковым коридором, сопровождаемая Потемкиным, дошла до второго фонтана и здесь опустилась на дерновую скамейку, над которой белая мраморная Венера ласково болтала с мраморным Адонисом. — Не будь же таким медведем, Григорий, что делают, когда под усыпанным сверкающими звездами небом остаются наедине с женщиной?

— С самой красивой женщиной на свете, ты хотела сказать, Катюша, — воскликнул Потемкин с искренним воодушевлением, — перед ней преклоняют колени и молятся на нее.

С этими словами он бросился к ее ногам и, погрузив лицо в мерцающий мех, осыпал роскошную грудь царицы пылкими поцелуями. Екатерина улыбнулась.

— Однако нам еще нужно как-то наказать эту парочку, — сказала она.

— Ты права, — ответил Потемкин, — и права вдвойне.

— Что ты предлагаешь?

— Да поженить их, и дело с концом!

Когда императрица осталась в спальных покоях одна, собираясь отойти ко сну, в ней, хотя она полагала, что уже полностью справилась с ним, вдруг с новой силой вспыхнуло чувство к вероломному Адонису. Она была слишком гордой, чтобы и далее говорить ему о любви, но в достаточной мере женщиной, и потому желала, чтобы он любил ее. Теперь она решила соткать вокруг него сеть кокетства и сладострастия, дать ему догадаться, что обладание ею не было для него столь недостижимой целью, как он думал, и лишь затем уже, со стрелою в сердце, удалить его от себя; не она должна стать отвергнутой, но он должен лежать у ее ног, отвергнутый и высмеянный.

Она взяла лист бумаги и написала ему:

«Неблагодарный! Мне известно, что вы любите другую, но несмотря на это я хочу еще раз увидеть вас, завтра в полночь в китайском павильоне».

Максим получил указанное письмо на следующий день, но на сей раз не пошел к Потемкину, а решил сам разыграть дурацкое представление. Он запечатал написанные рукою царицы строки в другой конверт без адреса и с одним верным и надежным слугой послал его в казарму Симбирского полка, где через дежурного унтер-офицера он был передан для вручения господину Аркадию Вушичинкову. Прошло совсем немного времени, и в комнату своего друга, полковника, тяжело дыша и отдуваясь, ввалился Аркадий.

— Вот, почитай-ка это письмо, — с торжественностью проговорил он. Казалось, Аркадий вырос на добрых четыре вершка.

Максим с совершенно серьезным видом прочитал и затем вернул лист Аркадию.

— Ну, что скажешь?

— Что ты настоящий счастливчик.

— Я… но совершенно не представляю, кем написаны эти строки. Письмо принес какой-то лакей, это установлено, но на белом свете так много лакеев! — сокрушенно вздохнул Аркадий.

— Разумеется, но есть только одна женщина, обладающая таким смелым, я бы даже сказал, деспотическим почерком, — заметил в ответ Максим.