— Действительно, — кивнула императрица и небрежно закинула правую ногу на левую. — Я влюблена, но это еще не все. Мирович любит меня. Не слишком часто тебя любят и никогда всем сердцем, всеми чувствами, так, что для какой-то другой не остается ни мысли, ни побуждения. Я вкушаю его и его любовь, как гурман изысканное и редкое блюдо.

Некоторое время обе женщины молчали. Императрица прислушалась.

— Это не топот копыт?

— Нет.

— Верно, это у меня сердце так стучит, — сказала Екатерина Вторая и приложила ладонь к груди.

— Ты великая маленькая женщина, — воскликнула Дашкова, — а что ты собираешься с ним делать потом?

— Даже не знаю, — ответила императрица и подошла к окну, чтобы скрыть смущение.

— Не знаешь?

— Я знаю только одно, — серьезным тоном проговорила прекрасная деспотиня, — так просто это закончиться не должно.

— Тогда как?

— Как пламя, которое пожирает само себя.

— Это ужасная мысль.

— Может быть, но мысль, исполненная поэзии.

— Нужен ли ему вообще такой конец? — спросила княгиня.

Императрица кивнула.

— Я обманулась в нем, Катенька. Сердце мое может увлечься, но голова остается свободной. Мирович не тот человек, чтобы оттолкнуть Орлова и заменить его, он мечтатель. То, что делает его таким привлекательным для меня, для государства делает его опасным. С ним можно исполнить только короткое сладострастное интермеццо. Но что с ним делать потом?

— В твоей любви страшная логика.

Екатерина Вторая, заложив руки за спину и наклонив голову, расхаживала взад и вперед.

— Он со временем станет мне неудобен, он любит меня и, будучи пылким и смелым, чего доброго, устроит спектакль и скомпрометирует меня.

— Да и наскучит, верно, тебе, — вставила Дашкова.

— Не исключено и это. Таким образом, возникает вопрос, что с ним делать? Его следует удалить, но как? — Сейчас эта прекрасная женщина размышляла о возлюбленном холодно и без эмоций, точно о государственном деле.

— Его фанатическая привязанность еще могла бы, пожалуй, мне пригодиться. Постой-ка! — Она замерла на месте и скрестила на груди руки. Внезапно жуткая улыбка преобразила ее напряженно сосредоточенные черты. — Какая идея, — воскликнула она, — пришла мне в голову!.. Что ты скажешь на то, — голос ее понизился до шепота, — если я использую Мировича для того… чтобы избавиться от Ивана?

Дашкова внутренне содрогнулась.

— Ничего не бойся, Катенька, умирающий претендент на престол должен увлечь за собой в могилу неудобного любовника.

— Как?

— Предоставь это мне… Да, на этом и остановимся. Я приняла решение. Две заботы разом свалятся с моих плеч, две огромные серьезные заботы, лишавшие меня сна и покоя. Скоро я снова смогу безмятежно спать.

— Ты ужасна, Екатерина!

— Просто умна, моя маленькая.

Княгиня задумалась.

— Если ты сможешь склонить его на этот поступок, то делай это быстрее, — проговорила она затем, — сделай это прямо сейчас. Иван должен умереть, и чем скорее, тем лучше. Заинтересуй, если сможешь, Мировича уже сегодня.

— Нет, Катенька, — возразила императрица, — он еще доставляет мне слишком много удовольствия. Он должен закончить поступком, который освободит меня, который принесет мне избавление, но только тогда… только тогда, когда я им буду пресыщена… а сегодня!.. О!.. — она вскрикнула в предвкушении восторга. — Это его шаги, его голос! — Императрица полетела навстречу Мировичу и с ласковым смехом упала ему на грудь.

Несколько дней спустя княгиня Дашкова появилась в кабинете императрицы, которая в этот момент писала Вольтеру.

— Настало самое время осуществить твой план, — возбужденно заговорила она прямо с порога. — Иван должен умереть. Тебе известна власть, которую над народом имеет духовенство. Твои реформы угрожают этой власти, и оно будет в полную силу использовать ее против тебя. Они называют тебя чужачкой, просветительницей, которая подтачивает устои древней страны, разрушает старые обычаи, оскорбляет старую веру, и в пику тебе провозглашают царя Ивана законным наследником российского престола, согласно завещанию царицы Анны.

— Проклятие, — вскричала императрица и топнула ногой.

— Ты должна пожертвовать Мировичем, пожертвовать любовью ради своего величия.

— А кто тебе говорит, что я люблю Мировича? — промолвила Екатерина Вторая. — Он просто моя любимая игрушка. Я буду плакать, если сломаю ее.

— Коли ты не находишь для этой акции лучшего инструмента, чем Мирович, — продолжала Дашкова, — то поторопись увлечь его ею.

— Пока он меня развлекает, и мне следует…

— Тебе нужно действовать уже сегодня.