Шрифт:
Когда на пороге появился Чарли, в глазах Руди зажглись недобрые огоньки. Он даже присвистнул, чем привел в замешательство не только меня, но и детей.
– Ничего себе! – прошипел Руди. – Это что, семейный совет? Уж не в мою ли честь? Какая это такая, скажите, нужда свела вас всех вместе, а?!
В воздухе нарастало напряжение. Мне казалось, его сейчас можно будет резать ножом на куски.
– Так! – оглядывал всех подозрительно Руди. – Все сидят молча. Это уж определенно что-то да означает!
Чарли достал сигару, хотя знал, что я не переношу табачного дыма. Выдержав недолгую паузу, он зажег ее и, пустив первую струйку дыма, вздохнул:
– Начинать, наверное, придется все-таки мне…
– Какая торжественность! – прозвучала сухая злость в голосе Руди.
Все мы старались не смотреть на него. Он был взъерошен, как кот, который увидел перед собой сенбернара.
– Ты меняешься, Руди, – покачал Чарли сигарой. – Через год это будет заметней, а через два…
Руди вскочил и нервно заходил по комнате. Мне даже стало его немножко жаль: бедный мой муж!
– Что же я, по-вашему, должен делать?
Тут не вовремя откликнулся Эрни:
– Папа! Пойми нас, мы очень тебя любим, но…
От его голоса Руди вздрогнул:
– Что ты там несешь, сынок? Ну-ка яснее!..
На помощь Эрни пришла Джессика:
– Подожди, Эрни! Ты ведь не можешь не понимать, папочка, к чему это все может привести…
– Любая болезнь, – воспрянул духом Эрни, – и мы бы из кожи вон вылезли…
Я видела капельки пота на напряженном лице Руди. Глаза у него были страдальчески прикрыты, веки дергались. На шее вдруг стал виден зашедшийся кадык.
– Не получилось бы: она у вас крокодилья, – прохрипел он и остановился, глядя на меня.
Может, он искал во мне последнюю опору, а я не стала ею? Слезы сами потекли у меня по щекам.
– Абби, прекрати рыдать! – раздался хрипловатый голос Чарли. – А вы все помолчите. Как и положено в вашем семействе, ни у кого не хватит мужества сказать то, что его мучает…
Эрни закусил губу, Джессика смотрела в пол. Они оставили меня сразу, при первом же признаке опасности. На помощь пришел только Чарли. Ненавистный и обожаемый Чарли. Я почему-то вновь подумала: спал он с Розой или нет? Когда я видела их рядом, я была уверена, что – да! В ее глазах зажигались огоньки ласки и восторга, и вся она мгновенно преображалась и молодела: а ведь ей уже было не тридцать, а пятьдесят пять. Но Руди мои подозрения приводили в бешенство.
«Ты ее ненавидишь! – кричал он. – Чарли для нее как сын».
– Еще пару лет, Руди, и ты станешь сверстником своих собственных детей, – сказал Чарли. – А потом – еще моложе. Ты подумал, что будет с Абби? Как ей вести себя? Что скажут знакомые? Твои коллеги? Соседи? Да тебе проходу не дадут…
Руди слушал все это с видом заключенного, которому объявили смертный приговор.
– Вы уже намылили веревку? Подготовили яд? А может, вам по душе пистолет?
Первый набрался смелости Эрни:
– Не злись, папа! Никто не собирается этого делать. Мы готовы оплачивать твое пребывание в любом санатории…
– Только этого не хватало! – Руди вскинулся и швырнул на пол тяжелую хрустальную пепельницу.
С грохотом упав, она оставила заметную зазубрину в паркете. Но Руди даже не посмотрел в ее сторону. Глаза у него сузились, руки подрагивали:
– Хотите упечь меня в сумасшедший дом, дорогие детки? Не выйдет! Не дождетесь!
Положение снова спас Чарли.
– Руди, – сказал он, – тебе надо уехать… За границу… Куда тебе больше всего хочется… Где ты еще не был и где можешь начать новую жизнь…
Мои родные молча и испуганно страдали. Чарли высказал то, о чем они думали втайне. Какая все-таки мука – быть рабами условностей!
РУДИ
Все хлопоты Чарли взял на себя. Ректор университета был его пациентом, и мне довольно быстро оформили выход на пенсию по состоянию здоровья.
За день до отлета мы крепенько набрались в баре. Каждый из нас понимал, что расстаемся мы навсегда. Это придавало встрече оттенок горечи и раскаяния. Слишком многое, что нас связывало, обрывалось навек.
– Помнишь старый анекдот? – спросил я.
– Какой? – заранее хмыкнул Чарли.
– Дети – цветы жизни, но вырывать их надо с корнем… Сама Абби никогда бы на такое не решилась…
– Руди, – сказал он и задержал во рту уже отпитый виски, словно собирался нащупать языком упавший в бокал алмаз, – это была моя идея.
– Как это – твоя?!
– Я сделал то, что не решился сделать ты сам.
– Хочешь сказать, я бы струсил?
– Струсил! – выдохнул он. – Но ты не расстраивайся. Страх способен парализовать любого человека. Даже очень сильного.