– А вы знаете, – произнесла Анна, не оборачиваясь, – когда я смотрю на ночной город, я всегда ощущаю себя ужасно одинокой. Может, я и в самом деле боюсь свободы… Но подумайте: там за каждым из этих огоньков – чья-то жизнь, чьи-то радости и надежды, а мы здесь, над всем этим – совершенно одни, словно какие-то путники среди бесконечного заснеженного поля.

– Вы очень поэтичны, – восхитился Лоссберг. – Но опять-таки: я привык быть путником среди таких бездн, по сравнению с которыми бесконечность ночи кажется лишь крохотным пятнышком тьмы на ткани мироздания. Давайте-ка лучше выпьем. В конце концов, мы собирались как следует надраться, ведь так?

– Вперед! – приказала Анна, и Лоссберг послушно наполнил рюмки.

Ее глаза уже начинали поблескивать. Лоссберг и сам ощущал, что потихоньку пьянеет – может, просто потому, что ему и в самом деле хотелось надраться рядом с этой юной валькирией. Он вдруг снова почувствовал себя молодым, словно и не было за спиной груза десятилетий, проведенных в бронированных коробках, которые прорубаются сквозь бездонную муть пространства. Ему стало легко; он раскурил новую сигару и плотоядно посмотрел на Анну. Она ответила ему мягкой улыбкой.

– Нелепо, – усмехнулась девушка, наливая себе, – у меня в кармане билет на утренний рейс – пять сорок по местному. А мы даже не успели познакомиться…

Лоссберг посмотрел на часы.

– Да, – сказал он, – нелепо. Ром кружит вам голову?

– В том-то и дело. Ром и, наверное… блеск ваших эполет.

Залпом выпив полную рюмку, девушка перегнулась через стол, и Лоссберг ощутил на губах горячий вкус быстрого поцелуя. Когда он поднял голову, ее уже не было…

Он взял свой стакан, подошел к самому ограждению и смачно плюнул вниз, в движущееся марево уличных огней.

– Вот черт, – бессильно сказал он.

Десять минут спустя, когда на площадку вышел Хикки, Лоссберг был уже здорово навеселе.

– Самое время, – Этерлен поудобнее устроился в переднем кресле и распахнул створки своего терминала. Хикки посмотрел на раскрывающийся дисплей, зябко дернул плечом и запустил двигатель. “Блюстар” медленно выполз на стрит, развернулся и помчался в сторону ближайшей развязки. Через распахнутое окно в салон влетал холодный ночной ветер. Хикки глядел на белесое – в свете фар – полотно дороги и думал о том, что раздраженное нытье Этерлена стало действовать ему на нервы. Похоже, генерал стал сдавать, теряя былое самообладание. Жирный Ник в клубе так и не появился. Этерлен выпил два коктейля, потом еще два и принялся зудеть о том, что, будь его воля, он не стал бы церемониться, а просто отправил господина Батозова освежиться на дно океана… У Хикки уже не было желания спорить – он так устал за этот сумасшедший день, что думал лишь об одном: упасть в кровать, ощутить рядом с собой теплое тело Ирэн и наконец уснуть. Хотя бы на несколько часов забыть обо всех проблемах, не слышать гудения Этерлена и не видеть перед собой бесконечной ленты до смерти надоевшей дороги.

Перед развязкой он сбросил скорость, и почти сразу же в глаза ударил оранжевый свет и алая стрелка, указывающая направо. Не заметить ее мог только слепой или в корень уделанный нарк. Хикки ударил по тормозам и вывернул руль, заезжая на поребрик обочины.

– Что это за чертовщина? – вскинулся Этерлен!

– Дорожный патруль, – безучастно ответил Хикки, отыскивая в кармане документы. – Сиди работай… разберутся.

Этерлен сокрушенно покачал головой и вернулся к терминалу. Хикки неторопливо выбрался из машины и шагнул навстречу двум патрульным в светящихся портупеях.

– Пьяны? – спросил сержант, разглядывая карточку.

– В меру, – ответил Хикки. – Можете не проверять.

– Оружие, наркотики?

Хикки сунул руку в карман, отыскал там разрешение и откинул борт камзола, демонстрируя кобуру. Сержант мельком глянул на документ, потом перевел взгляд на его владельца – и резво схватился за свой бластер:

– Руки на капот, ноги расставить!

– Ребята, вы что, одурели? – не понял Хикки. – Там же все написано…

Удар дубиной поперек спины свалил его на землю. Патрульных (“Чер-рт, откуда они вдруг взялись?!”) было уже пятеро. Двое выволакивали из машины Этерлена, полуоглушенного жутким ударом по голове, трое стояли над Хикки, выворачивая содержимое его карманов. Удостоверение офицера СБ – вне рук владельца – мертвая серая книжечка! – валялось у них под ногами. Один из патрульных, молодой лейтенант с наглой лоснящейся мордой, восхищенно вертел в руках “моргенштерн”. Подняться Хикки не пытался. Он слышал, как с противоположной стороны автомобиля стонет Этерлен, и думал, почему патрульные не выдернули с заднего сиденья Лоссберга. Может, он сумел спрятаться за передними креслами?

За “Блюстаром” чуть скрипнули тормоза мощного полицейского вездехода, в лицо Хикки ударили розоватые лучи противотуманок.

– Что тут у вас? – спросил чей-то молодой голос.

– Ты представляешь, тормозим придурню, а у обоих – смотри что… видел такое?

Скосив глаза, Хикки разглядел рослого молодого капитана, стоявшего перед джипом. Патрульный лейтенант протянул ему “моргенштерн”.

– У этого, – лейтенант показал на уже затихшего Этерлена, – аж два, с обеих сторон! И еще… вот, погляди-ка, такого ты точно еще не видел – урод работал в нашей сети, представляешь? В наглую!

– Во охренели, мрази, – радостно осклабился капитан, – ну, вообще, да? Давай я щас Эда вызову, пусть оформит все на нас, как надо. А в багажнике смотрели?

Оба офицера подошли к куцей корме автомобиля, и лейтенант распахнул багажник. Порывшись в нем, он разочарованно сплюнул.

– Не, тут вроде ничего.

– А ты документы смотрел? – вдруг спросил капитан.

– А, да смотрел. Этот, – носок ботинка несильно ткнул Хикки, – какой-то Махтхольф, а тот вообще не поймешь кто. У него совсем ничего нет. Придет в себя, расскажет.