– Боюсь, что я уже нашел свой идеал! – воскликнул я, прильнув пылающим лицом к ее коленям.

– Не во мне же?! – воскликнула Ванда, сбросив меховой плащ и смеясь забегав по комнате.

Я слышал ее смех, спускаясь с лестницы, и, остановившись в раздумье во дворе, далеко еще слышал сверху ее веселый, безудержный смех.

– Итак, вы хотите, чтобы я воплотила собой ваш идеал? – лукаво спросила Ванда, когда мы сегодня встретились в парке.

В первую минуту я не нашелся, что сказать ей. В душе моей боролись самые противоречивые чувства. Она тем временем опустилась на каменную скамью, вертя в руках цветок.

– Ну, что же… хотите?

Я стал на колени и взял ее руки.

– Еще раз прошу вас, будьте моей женой, моей верной, искренней женой! Если вы этого не можете, тогда будьте моим идеалом… но уж тогда совсем – открыто немилосердно!

– Вы знаете, что я решила отдать вам через год свою руку, если убедите меня, что вы тот, кого я ищу,– ответила Ванда очень серьезно. – Но я думаю, что вы будете мне благодарны, если я осуществлю вашу фантазию. Ну… что же вы предпочитаете?

– Я думаю, что в вашей натуре таится все, что рисуется моему воображению.

– Вы ошибаетесь.

– Я думаю,– продолжал я, что вам должно доставлять удовольствие держать мужчину всецело в своих руках, мучить его…

– Нет, нет! – горячо воскликнула она.– А может быть…– раздумчиво сказала она после паузы.– Я перестала понимать себя самое, но в одном я должна вам сознаться. Вы развратили мою фантазию, разожгли мне кровь – мне начинает нравиться все то, что вы говорили. Меня увлекает восторг, с которым вы говорите о Помпадур и о множестве других женщин, эгоистичных, легкомысленных и жестоких…

Все это запало мне в душу и побуждает меня уподобиться этим женщинам, которые, при своей порочности, были всю свою жизнь рабски боготворимы и даже после своей смерти сохранили волшебное обаяние.

Вы кончите тем, что сделаете и из меня миниатюрного деспота. Помпадур для домашнего употребления…

– Так что же! – возбужденно воскликнул я. – Если эти свойства заложены в вашей душе,– дайте волю своему влечению! Только не наполовину! Если вы не можете быть доброй, верной женой – будьте дьяволом!

Я был взволнован до истомы, до изнеможения. Близость прекрасной женщины зажигала во мне кровь – я сам не знал, что говорил, помню только, что я целовал ее ноги и потом поднял се ногу и поставил на свой затылок.

Но она быстро отдернула ее и поднялась почти гневно.

– Если вы меня любите, Северин, – быстро заговорила она, и голос ее звучал резко и повелительно, – то никогда больше не говорите об этих вещах. Понимаете, никогда! Кончится тем, что я стану в самом деле… – она улыбнулась и снова села.

– Я говорю совершенно серьезно! – воскликнул я в полузабытьи. – Я так боготворю вас, что готов переносить от вас все, только бы иметь право оставаться всю жизнь вблизи вас.

– Северин… еще раз предостерегаю вас…

– Вы напрасно меня предостерегаете. Делайте со мной что хотите, – только не отталкивайте меня совсем от себя!

– Северин, – сказала тем же тоном Ванда, – я молода и легкомысленна – вы серьезно рискуете, отдаваясь до такой степени в мою власть. В конце концов, вы можете… вы можете в самом деле сделаться моей игрушкой. Кто поручится вам тогда, что я не злоупотреблю вашим безумием?

– Ваше благородное сердце.

– Власть портит, я могу стать заносчивой…

– И будь заносчивой, – воскликнул я, – топчи меня ногами…

Ванда обвила рукой мою шею, заглянула мне в глаза и покачала головой.

– Боюсь, я этого не сумею, но я попытаюсь… ради тебя! Потому что я люблю тебя, Северин, – так люблю, как еще никогда никого не любила!

Сегодня она вдруг надела шляпу и шаль и предложила мне пойти с ней в магазин. Там она велела подать ей хлыст – из длинного ремня на короткой ручке, такой, какие употребляются для собак.

– Эти подойдут вам, вероятно, – сказал продавец.

– Нет, эти слишком малы,– ответила Ванда, искоса оглянувшись на меня. – Мне нужен большой…

– Вероятно, для бульдога? – догадался торговец.

– Да,– в таком роде, какие употребляются в России для непокорных рабов.

Она порылась и нашла наконец хлыст, при виде которого меня проняло жуткое чувство.

– Теперь прощайте, Северин, – сказала она при выходе из магазина, – мне еще нужно сделать кой-какие покупки, при которых вам не следует сопровождать меня.