— живших, умерших, воскресших, рожденных и лишь зачатых в мысленных сфирот разума — представлялись И.Д.К. чем-то вроде бега электронов по тонким и гибким проводам. Сравнение было не лучше любого другого, сейчас И.Д.К. интересовал лишь единственный его смысл. Вселенная уходила, скатывалась в материальную точку, в сингулярность, и только он имел возможность повлиять на то, каким станет мироздание на следующем своем витке.

И.Д.К. проследил мировую линию Земли, будто пальцем провел по пыльной поверхности четырехмерия — планета уже многие миллиарды лет плыла в одиночестве, безжизненная, как памятник ушедшей цивилизации. И.Д.К. поискал взглядом другие планеты, где после Исхода обосновались люди Кода — в обычном четырехмерии эти планеты располагались в разных галактиках, разделенные такими провалами пространства, что, казалось, никакая связь между ними была невозможна.

— Йосеф, — сказал И.Д.К., он хотел быть услышанным всеми, и все услышали его. — Йосеф, мы можем создать Тору и Код для мира, который придет вслед. Те, кто создал Тору и Код для нас, ушли с тем миром, что погиб в коконе тридцать миллиардов лет назад. Они изменили для нас этот мир, а теперь мы должны изменить мир, который возникнет из нового кокона.

— Тебе виднее, — скептически отозвался Йосеф. Он стоял на холме Стены на Саграбале, было это почти миллиард лет назад, Йосеф не желал присоединяться к И.Д.К. и воспринимал последнее мгновение Вселенной таким, каким воспринимал его И.Д.К. — Тебе виднее, — повторил Йосеф. — Мы можем это сделать. Но должны ли?

— Должны, — отозвался Мессия, так и не решившийся выглянуть в материальный мир из многоверти духовных сфирот.

— Должны, — твердо сказал Муса, стоявший в Мекке седьмого века христианской эры над могилой своего сына Мухаммада — он возвращался в этот город и это время все чаще.

— Должны, — сказал Хаим и, взяв за руку Андрея — через несколько столетий, — оказался в той же точке пространства— времени, что И.Д.К. Они находились в одной-единственной точке, сохранившейся от материальной Вселенной, и это обстоятельство не доставляло им ни малейшего неудобства.

И.Д.К. стоял на Вершине мира и впервые ощущал, наконец, свою настоящую и неискаженную суть. И.Д.К. ощущал сейчас все прочие свои сути и вовсе не удивлялся тому, что в одной из них он был коллективным разумом на планете в звездной системе, затерянной давным-давно в эллиптической галактике, удаленной от Земли на расстояние полутора миллиардов парсек. И еще И.Д.К. ощутил одну из своих сутей, в которой он был ирррациональным ужасом, охватившим жителей средневековой Европы, когда на их города обрушилась эпидемия чумы, унесшая сотни тысяч жизней. Эта эпидемия — ее возникновение и развитие — тоже были частью чьей-то личности, возможно, даже одного из тех, кто погиб тогда от страшной болезни — так казалось И.Д.К., так могло быть, и это был наверняка не первый случай, когда человек погибал, убивая себя сам и не подозревая об этом, как на протяжении множества веков никто из людей Кода не подозревал о тех конкретных материальных и нематериальных измерениях, которыми был сам.

И.Д.К. погрузился вглубь себя — до уровня, когда уже не мог управлять сознанием. И.Д.К. погрузился в себя и на глубине — если двигаться по одной из осей времени — в четыре миллиарда земных лет обнаружил себя же в состоянии первичного океана жизни: не на Земле, где в это время еще бушевали вулканы, а воздух был сух и безжизнен, нет, он обнаружил себя на поверхности не планеты даже, а большого астероида, отколовшегося от протопланетного конденсата — он был океаном, ему еще предстояло стать цивилизацией, и он нес в себе зачатки Кода в виде обрывков мономолекулярных цепей. Код был еще несовершенным, но уже был, и И.Д.К. погрузился еще глубже, и обнаружил себя сразу после Большого взрыва — он был пучком горячих электронов, и еще он был нематериальным коконом, который так и не взорвался тогда, не вошел в режим обычного времени и существовал во Вселенной как бы раздельно от нее.

И все эти собственные сущности И.Д.К. ощутил, наконец, как единое целое — он мог покачать головой, и от этого ужас, поразивший людей Европы, становился чуть слабее или, наоборот, возрастал, и это, в свою очередь, влияло на судьбу первичного океана, от волн которого пучок электронов едва заметно фокусировался, меняя судьбу будущей Вселенной.

И.Д.К. отыскал Дину в этом хаосе представлений и воплощений. Он нашел ее руку, опущенную, будто судьба, над Землей пятого века до эры Христовой, Дина была в те годы серией землетрясений в Центральной Азии, погубившей древнюю цивилизацию, от которой в будущем не осталось ни следа.

И.Д.К. позвал Дину, и она пришла к нему на Вершину мира, где в пространстве-времени не было места для двух материальных тел, но дух мог существовать беспрепятственно. И.Д.К. обнял Дину, взглянул в ее глаза через сотни миллионов лет трехмерного времени и миллионы парсеков пространства. И сказал:

— Мы были всегда, родная. Ты понимаешь это?

Дина молчала, но ответ был ясен.

— Я хочу, — сказал И.Д.К., чтобы мы — ты, я, Йосеф, Илья, все остальные — стали Торой для будущих людей. Сейчас я освобожу время, промелькнет последний квант, Вселенная обратится в кокон, останется лишь то, что закодируем в структуре кокона мы — люди Кода.

— Структуру будущего мира, — сказал Хаим, слышавший разговор И.Д.К. с матерью.

— Его мораль, — сказала Людмила.

— Человеческие ценности, — объявил Муса.

— Да, — подтвердил И.Д.К. — С чего начнем?

— С момента творения, — твердо потребовал Йосеф Дари. — С момента, когда хаос кокона сменится альтернативой света и тьмы.

— Ты полагаешь, — подумал И.Д.К., — что будущий мир следует начинать с этой альтернативы? Ты полагаешь, что будущий мир вообще следует складывать из альтернатив? Ты видел мир уходящий, ты жил в нем; разве свобода выбора, предоставленная людям, сделала их счастливее?