Шрифт:
Сапронов тер покрасневшие глаза. Сейчас бы принять сто пятьдесят, да на боковую… Но нельзя… Надо ждать…
Наконец зазвонил телефон. Сапронов снял трубку, прижал к уху.
– Преступники убиты при попытке оказать сопротивление работникам следственных органов, – раздался голос Груднева.
Сапронов вздохнул с облегчением.
– Ясно, Роман Сергеевич. Можешь отдыхать.
Полковник, положив трубку, вынул из сейфа бутылку коньяка, свернул пробку, налил полстакана. Потом, присмотревшись, махнул рукой, наполнил стакан доверху и с чувством выполненного долга принял внутрь благородный напиток.
Глава 24
– Сколько времени прошло, а ты не рассказал о себе ни слова…
Он лежал на подушке, подсунув руку под голову, и курил. Елена сидела рядом, обхватив руками колени. Чуть скосив глаза в сторону, он посмотрел на ее обнаженную спину, затем перевел взгляд на темную родинку на шее. Опять эта родинка… Он вспомнил, как после ужина в ресторане «Луна» они приехали в его загородный дом, пили шампанское… Потом еще был коньяк… Потом они лежали на ковре… Она поцеловала его, и он ответил… Потом он целовал эту родинку… Уже рассветало, а они продолжали с неутомимой страстью ласкать друг друга…
– Почему ты молчишь?
– А что я должен рассказывать? – откликнулся он, выпустив дым через ноздри. – Тебе и так все известно.
– Что мне известно?
– Учился в школе, служил в армии… Работал…
– Сидел в тюрьме, – добавила она после долгой паузы. – Почему ты не хочешь рассказать мне о том, как попал за решетку?
– Это неинтересно.
– Мне все про тебя интересно.
Она повернула голову, и он увидел у нее на глазах слезы.
Панфилов отвернулся, опустил руку вниз, стряхнул пепел сигареты в пепельницу, стоявшую рядом с постелью, на полу.
– У тебя на теле столько рубцов и шрамов… Это после Афганистана?
– В том числе и после Афганистана, – не конкретизируя, ответил Константин.
– А следы ожога на руке? Тоже армия?
– Нет. Чуть позже.
– Ты не можешь рассказать мне об этом? Или… все еще думаешь, что я проявляю к тебе только профессиональный интерес? Не веришь мне? Я ведь пообещала тебе, что не буду ничего писать. Я не пытаюсь зарабатывать на любимых мужчинах.
Он улыбнулся, как ему показалось, едва заметно, одними уголками губ, но она все видела и отвернулась, вытирая слезы. Пока Панфилов тушил докуренную сигарету, она встала, подошла к окну, раздвинула шторы и, прислонившись к оконному косяку, долго смотрела на заснеженный лес, поле, укрытое белой шубой, тусклое голубое небо.
– Здесь красиво… Я бы хотела жить в таком доме… Эта мечта у меня с детства. Помню, как родители возили меня в деревню на лето. И еще я навсегда запомнила запах коровы, такой странный и смешной…
– У меня нет коровы, – сказал он, глядя в потолок.
Ему не хотелось смотреть на ее точеную фигуру, на ее темные волосы, на эту родинку. Что-то тяжелое камнем лежало на сердце, и это невозможно было высказать. Вина, досада, усталость?.. Он уже почти не слушал ее, стараясь понять, что происходит с ним самим.
Что-то изменилось…
Исчезли оттенки, словно весь мир окрасился в черный цвет. Мозг работал сухо и холодно, а в сердце не осталось ничего, кроме этой невыразимой тяжести.
– … я доила ее, а она отмахивалась хвостом от мух и попадала мне своей метелкой по лицу… Ты слушаешь?
– У меня нет коровы, – машинально повторил Константин и потянулся за новой сигаретой.
– Не бойся, – прозвучал ее голос, наполненный сожалением и горечью. – Я ни на что не претендую – ни на твой дом, ни на тебя. Уеду сегодня же…
– Как знаешь…
Панфилов чиркнул зажигалкой и затянулся. Дым поднимался к потолку, тонким облачком обнимая люстру.
Елена подошла к постели, присела на край, провела рукой по волосам, словно специально демонстрируя грудь идеальной формы.
Дразняще покачивался ее коричневый сосок.
– Сколько женщин было в твоей жизни?
Ее голос совершенно изменился – теперь в нем не было ни грусти, ни сожаления, одна насмешка.
– Не знаю, не считал, – ответил он, равнодушно глядя мимо нее.
– Ну все-таки… Пять, десять? Больше?
– А что?
– Среди них были такие, как я?
– Какие?
– Красивые, умные, сексапильные, страстные…
– Тебе станет легче, если я отвечу?
– Да.
– Таких, как ты, не было.
Глаза ее заискрились лукавством. Она быстро отбросила прочь край одеяла, прикрывавшего Константина, и села сверху.
Он почувствовал, как помимо воли его мужское естество сразу же ответило на прикосновение горячего женского тела.
– Я хочу, чтобы ты навсегда запомнил меня, – горячо зашептала она, прижимаясь губами к его шее. – И ни о чем не жалей…