Адвокат Шарапов: А сами вы как бы подумали, кто автор, если бы прочли этот материал?

Моляков: Ваша честь! Я отказываюсь отвечать на этот вопрос. Это интерпретация одного и того же, только в четвертый или в пятый раз. Одно и то же!

Адвокат Шарапов: А вы не согласны с той оценкой, которую дал потерпевший, что, прочитав данный материал, можно сразу сделать вывод, что автор этого материала Моляков?

Моляков: И откуда он это взял? Это его проблемы, не мои. Он там тёте позвонил, сестре позвонил, еще кому-то позвонил, со спецслужбами посоветовался, с женой.

Адвокат Шарапов: А какой смысл тогда?.. Ведь было судебное разбирательство. И Ермолаев в том суде выступал от вашего имени, защищал ваши интересы.

Моляков: Я понял ваш вопрос. Ничего не могу сказать по поводу позиции Ермолаева в данном деле. Этот вопрос вы должны были задать ему, когда он отвечал на ваши вопросы.

Адвокат Шарапов: Если вас позиция авторов по данной статье не устраивала, почему бы вам было не обратиться в суд?

Моляков: А я жду, чем закончится этот суд!

Адвокат Шарапов: Т. е. вы занимаете такую двойственную позицию?

Моляков: Да я никакую позицию не занимаю!

Адвокат Глухов: Дискутируете не по делу, что вас вовлекли в какой-то диспут ненужный. Вы в смысл вдумывайтесь обвинения, касается или не касается. Не касается! Не отвечай на вопрос! И весь разговор! Вы же подозреваемый!

Моляков: Нет, действительно, как-то странно, уважаемый суд! Какие-то пустейшие вопросы!

Адвокат Глухов: Да не заводитесь! Обвинение смотрите — касается или не касается! Не касается — отказывайтесь отвечать!

Гособвинитель Юркин: Как же? Суд признал, что данными действиями вашими были опорочены…, значит?

Моляков: Кто опорочены?

Адвокат Глухов: Это по старому приговору?

Моляков: Я ничего не понимаю!

Адвокат Глухов: Оставляйте это без комментариев!

Моляков: Без комментариев. Я в этом суде не участвовал. Ничего не могу сказать.

Гособвинитель Юркин: Т. е. суд уже вынес решение об унижении чести и достоинства. Там сказано: «Моляков опорочил»…

Моляков: Там нигде ничего не говорится про Молякова.

Гособвинитель Юркин: Ну, читайте!

Адвокат Глухов: Без комментариев!

Моляков: Без комментариев!

Судья Рябина: Вам знакомо это определение суда?

Моляков: Нет, мне не знакомо это определение!

Во время суда стояла жаркая погода. Были долгие перерывы, во время которых мы с братом Олегом прогуливались вдоль здания суда (расположен он на первом этаже жилой «хрущёвки»).

То ездили и искали Абукина, то Ганина. Потом все никак не мог добраться до суда «потерпевший» Федоров. Юркин-младший куда-то уезжал в одной машине с федоровскими адвокатами, с ними же и возвращался.

Я понимал, что мне могут дать реальный срок. Но в колонию, видимо, не пошлют. Ограничатся поселением.

Еще в тюрьме я настроился провести год, может быть, полтора либо в Алатыре, либо в Соликамске. Наблюдая тюремную жизнь, знал, как радуются люди, если получают поселение. Полагают, что это почти свобода.

Почему-то все время вспоминалась фотография Иосифа Бродского, на которой он в ватнике сидит на краю осеннего поля. За полем виднеется лес. Голые ветки деревьев. Ссылка. Норенская. 1964 год. Фотография была помещена на фронтисписе 1-го тома собрания сочинений поэта. Его прочел где-то в начале 90-х годов.

Ни Цветаева в Елабуге, ни Ильич в Шушенском мне почему-то не вспоминались. Передо мной стоял Лев Гумилев, забившись в угол на нарах, обдумывающий свою теорию. Почему? И что ж мне было не вспоминать, если я внимал ему на лекциях в университете, которые посещал в качестве вольного слушателя.

Мне нравятся ватники, прочные кирзовые сапоги и осень. Хорошо, одевшись вот так, для долгой ходьбы, идти через поля или через лес, одетый в осенний убор из желтых и красных листьев, по дороге. Всё дальше, дальше. Без мыслей. Просто разглядывая всё вокруг. И чтобы непременно одному. Одинокий человек в одиноком мире. Фуфайка и кирзовые сапоги с портянками — облачение русского одиночества.