«Что ж, я тоже согласен. Честно говоря, я уже давно хочу, чтобы время остановилось для меня.

Как насчет сладостей?»

Он предложил детям угощение, они сказали «спааасибо» точно так же, как они благодарили других взрослых в десятках соседних домов. Но когда они собрались продолжить свой путь,… он отвлек их еще на минуту.

«Эй, я думаю, что однажды видел, как вы вдвоем играли во дворе вашего дома, когда я проходил мимо с почтой. Это тот большой белый дом на Пайн Корт?»

«Не-а», — ответил мальчик, осторожно измеряя взглядом ступеньки, чтобы не споткнуться о костюм. Его сестра уже нетерпеливо ждала на тротуаре. «Наш дом красный с черными ставнями. На улице Эш». Не дожидаясь реакции на свой ответ, мальчик догнал сестру, бок о бок жених с невестой побрели вниз по улице, в этот вечер все другие дома были давно закрыты для посетителей. Он смотрел, как их фигуры уменьшались вдали, исчезая в темноте.

Холодно, надо закрыть дверь. Больше не на что смотреть; он удачно сфотографировал неожиданную встречу для воображаемого семейного альбома. В этом году их лица светились еще ярче. Может быть, они и правда не изменились и никогда не вырастут. Нет, — подумал он в темноте спальни. Все меняется и всегда к худшему. Но сейчас они не могут внезапно преобразиться, только не в его мыслях. Снова и снова он возвращал их, чтобы убедиться в том, что они те же.

Он завел будильник, чтобы проснуться рано к утренней мессе. В этом году никто не пойдет с ним в церковь. Ему придется идти одному.

Одному.

На следующий Хэллоуин выпал снег, тонкий слой белизны обтянул землю и деревья, придавая окрестностям бледный вид. Эта замерзшая пена переливалась в лунном свете. Отблеск внизу отражался в звездах, застывших наверху, в ночи. Звероподобные снеговые тучи на западе грозились вторгнуться и нарушить спокойствие, отрезав отражение от его источника и превратив красоту в тусклую пустоту. Все звуки были опустошены холодом, они стали криками перелетных птиц в пустынном ноябрьском закате.

— Еще даже не наступил ноябрь, а уже посмотрите…, - так думал он, глядя сквозь стекло входной двери. Мало кто ходил сегодня по улицам, и еще меньше домов было открыто для этих смельчаков, запертые двери и погашенный свет на крыльце прогоняли их, заставляя слепо скитаться в тумане. Он и сам немного сделал для привлечения гостей, даже не зажег фонарь, чтобы указать на свое прибежище в ночи.

Впрочем, как бы он смог донести такую тяжелую вещь со своей ногой? После удачного падения с лестницы он теперь получал пенсию от правительства. Ему пришлось несколько месяцев пролежать в одиночестве своего дома.

Он молился о наказании, и ему вняли. Дело не в ноге, которая приносила лишь физическую боль и неудобство, наказанием стало одиночество. Он помнил, что таким образом его учили уму-разуму в детстве: запирали в холодный каменный подвал, куда проникал только свет из маленького запыленного окошка в углу. В этом углу он и стоял, стараясь приблизиться к свету. Именно там он однажды увидел, как муха попадает в паутину. Он смотрел и смотрел до тех пор, пока не появился паук, чтобы отведать свою добычу. Он наблюдал за всей сценой, содрогаясь от ужаса и тошноты. Когда все закончилось, ему хотелось что-нибудь сделать. Он сделал. Украдкой, словно хищник, он подцепил паучка и снял его с паутины. Паук был совершенно безвкусным, только на мгновение сухому языку стало щекотно.

«Шутка или угощение», — он услышал знакомые слова, и почти встал, чтобы с трудом, опираясь на палку, доковылть до двери. Но пароль Хэллоуина прозвучал где-то вдали. Почему он показался ему таким близким на мгновение? Усиливающиеся эхо воображения, где далеко — близко, внизу — наверху, боль — удовольствие. Может, стоит запереть дверь? Похоже, в этом году немного детей играют в игру. Остались только отставшие. Вон идет один из них.

«Шутка или угощение», — произнес тихий, слабый голосок. По ту сторону двери стояла старательно наряженная ведьма, ее черный костюм дополняла теплая черная шаль и черные перчатки. В одной руке — старая метла, в другой — сумка.

«Тебе придется подождать минутку», — крикнул он из-за двери, стараясь встать с дивана, опираясь на палку. Боль. Хорошо, хорошо. Он взял полный пакет конфет со столика и уже был готов высыпать все его содержимое на даму в черном. Но тут за трупно-желтым гримом он узнал ее. Осторожно. Не стоит делать ничего особенного. И не надо ничего говорить о красных домах с черными ставнями. Ничего об улице Эш.

Вырисовывавшаяся на тротуаре фигура взрослого лишь сгущала краски. Нужно обеспечить безопасность последнему оставшемуся в живых ребенку, — подумал он. Но, может, были и другие, хотя он видел только брата и сестру. Осторожно. Сделай вид, что ты не знаешь ее; в конце концов она не в том костюме, который надевала два года подряд. Главное, не говори ничего сам знаешь о ком.

А что случится, если он невинно спросит о том, где ее братик в этом году? Может, она ответила бы: «Его убили», или «Он умер», или просто «Его нет» — это зависит от того, как родители объяснили ей то, что произошло. В любом случае ему не надо этого знать.

Он открыл дверь, чтобы протянуть конфеты, и вежливо сказал: «Держи, моя ведьмочка». Последнее слово вырвалось само собой.

«Спасибо», — ответ прозвучал в такт с ее дыханием, с тысячей дыханий страха и опыта. Так ему показалось.