Позиция руководства СССР в этой связи наиболее наглядно отражалась в военных документах того времени. В частности, в установке, данной 4 апреля 1940 г. наркомом ВМФ Н. Г. Кузнецовым Военному совету Балтийского флота относительно составления оперативного плана на случай войны, указывалось: «Англия в стремлении восстановить утерянные исходные рубежи для наступления на СССР с севера пытается создать “Военно-оборонительный союз” стран Скандинавии и Финляндии, направленный против Советского Союза… Таким образом, на данном этапе противником на Балтийском море может явиться шведско-финская коалиция…» Позднее в эту установку вносились некоторые коррективы, но подчеркивалось, что основной задачей надо считать «создание прочной обороны побережья и баз». [347]

Такая оценка не вполне соответствовала действительности, поскольку как в Лондоне, так и в Париже к идее союза северных стран относились достаточно сдержано. Более того, сама попытка сформировать подобный союз свидетельствовала о том, что финляндское руководство не питало особых надежд на военную помощь Англии и Франции в случае кризисной ситуации. У. Черчилль тогда же заметил, что у Великобритании нет больше стратегических интересов в Финляндии. [348]

К тому же тем временем на Европейском севере произошли серьезные перемены в связи с захватом немецкими войсками 9 апреля 1940 г. Дании и Норвегии. Германская агрессия нанесла смертельный удар по надеждам на создание оборонительного союза северных стран. Захват Германией двух нейтральных государств демонстрировал всему миру, что она бесцеремонно поступает даже по отношению к таким странам, которые находятся в отдалении от театра военных действий. В результате в Северной Европе сложилась новая геополитическая обстановка, а рейх серьезно укрепил здесь свои позиции, приблизив войска к сухопутным и морским рубежам Советского Союза, Финляндии и Швеции, а также занял ключевое положение в бассейнах Балтийского и Северного морей. По этому поводу Р. Рюти в своем дневнике отметил, что захват Дании и Норвегии «значительно повлиял в дальнейшем на внешнеполитическое положение нашей страны». [349]

Действительно, сложившаяся ситуация требовала от финляндского руководства новых дипломатических решений. «В связи с военными действиями в Норвегии и событиями на западном фронте, — утверждает упоминавшейся уже исследователь М. Реймаа, — финны оказались перед необходимостью сделать выбор между симпатиями и войной… В глазах финнов военные результаты Англии и Франции не вселили военных симпатий к ним… Военные достижения Германии были особо значимыми с учетом будущих перемен на европейском континенте». [350] Если еще совсем недавно в Хельсинки решали вопрос о северном оборонительном союзе, то теперь, как только Германия стала захватывать Скандинавские страны, Финляндия сразу забыла о поддержке подвергшихся агрессии государств. Ее руководители даже не захотели рассматривать возможность посылки финских добровольцев для оказания помощи норвежским войскам, которые мужественно продолжали сражаться на севере страны у границ с Финляндией. Более того, из Хельсинки последовали запросы в Берлин о возможности получения трофейного оружия, захваченного немецкими войсками в Норвегии. [351] Таким образом, действия Финляндии откровенно свидетельствовали об изменении ее приоритетов.

В Министерстве иностранных дел Финляндии внимательно анализировали сообщения, которые поступали от дипломатических представительств за рубежом и прежде всего из Берлина. Особенно волновал финское руководство внешнеполитический аспект происходивших на севере Европы событий. Финские дипломаты в Германии докладывали в Хельсинки, что случившееся явилось «большим сюрпризом», хотя, несомненно, было заблаговременно и целенаправленно подготовлено. Но ничего не говорились о том, как это может затрагивать Финляндию. Вместе с тем военный атташе передавал из Берлина информацию о реакции советской стороны на германскую агрессию в Скандинавии: «Русские испытывают озабоченность в связи с успехом немцев». [352]

У Советского Союза, действительно, были основания для серьезного беспокойства по поводу выдвижения сил вермахта в Заполярье, к морским коммуникациям на Балтике и дальнейшего поведения Германии в отношении Швеции и Финляндии. Немецкое руководство, конечно, понимало это. Ф. Шуленбург поспешил тогда сообщить В. М. Молотову, что «мера германского правительства» предпринята только в отношении Дании и Норвегии, но «не касается Швеции и Финляндии и не затрагивает интересов СССР». При этом Шуленбург добавил, что рейх обладает информацией о существовании «англо-французского плана», который мог превратить «Скандинавию в театр военных действий, а это, по всей вероятности, привело бы к возобновлению советско-финляндского конфликта». [353]

В целом, если судить по донесению Ф. Шуленбурга в Берлин, Германии удалось успокоить советское руководство. [354] Об этом же свидетельствует и информация посланника Норвегии в Москве, который, анализируя позицию СССР, касавшуюся Скандинавии, отмечал, что «общая политическая ориентация СССР прежде всего является враждебной по отношению к Англии и Франции и здесь желают как можно скорейшего окончания войны», поскольку в Советском Союзе совершенно не хотят, «чтобы какая-нибудь из великих держав получила плацдарм в Норвегии». [355]

Однако говорить о том, что правительство СССР не понимало значения военных операций в Скандинавии, все же нет оснований. По данным Е. Т. Синицына, весной 1940 г. в советской резидентуре в Финляндии был выработан план работы разведчиков, по которому Германия определялась как главный противник СССР, стремящийся усилить свое влияние на севере Европы. [356] К тому же и Сталин получал разнообразную информацию, поступавшую по различным каналам. В частности, сведения, которые сообщил резидент НКВД в Стокгольме, свидетельствовали о том, что «продвижение немцев на север Норвегии имело главную цель — блокировать Мурманск». [357]

Возникал вопрос, какой же поворот могла совершить внешнеполитическая стрелка компаса в Хельсинки в условиях этих весьма существенных изменений, которые в столь короткий отрезок времени произошли на севере Европы?

Провал идеи создания оборонительного союза северных стран приводил к тому, что для Финляндии из указанной выше альтернативы оставался теперь, как представлялось в финской столице, только один путь — последовательного сближения с Германией. «Обстановка была запутанной», отметил по этому поводу М. Реймаа. По его словам, «дело складывалось так, что нужно было прямо переходить на сторону Германии. К тому же со стороны Германии откровенно давали понять, что она занимает благожелательную позицию в вопросе предоставления Финляндии военно-промышленных материалов». [358]