Можно лупить до полного изнеможения боксёрскую грушу, можно обманывать себя забитой папироской, но рано или поздно ЭТО наступит. Я опять начну убивать своё новенькое тело, а потом и душу, потому что нельзя служить двум господам одновременно.

Последнее время у меня плохое предчувствие по поводу всех нас. Это плохо кончится.

Дождливым августовским вечером, когда на улице, скорее всего, начинало темнеть (в нашей кочегарке не было ни одного окна), а дождь так барабанил по жестяному навесу, что было слышно изнутри, мы с моим удивительным другом несли очередную вахту.

Летом делать нечего: работает один котёл, да и тот только днём. Я что-то пописывал, а Попов слонялся и маялся от безделья. Неожиданно в дверь раздался звонок. Попов пошёл открывать, а я с досадой подумал, что если это мастер участка, то для нас найдется какая-нибудь грязная работа.

Наверное потому, что это оказался не мастер, наше первое движение в сторону гостя было доброжелательным.

— Здорово, мужики! Пустите обсохнуть?

Широко улыбаясь, на пороге стоял белобрысый молодой человек с монголоидным типом лица.

Попов проводил его к горящему котлу, я приветливо кивнул и, убрав свои записки, закурил.

Незнакомец бросил на топчан спортивную сумку, снял лёгкий, мешковатый по моде плащ песочного цвета, повесил его на горячую трубу и, оставшись в белой футболке, джинсах и новеньких резиновых кедах, сделал несколько бодрых взмахов руками. Его худощавое тело, при росте чуть ниже среднего, выглядело тренированным и мускулистым.

— Попал, это называется! До нитки! — весело болтал незнакомец. — В прошлом году в лодке волной накрыло, это у нас там, на Онежском озере, у самого берега уже, а ветер, собака, — ураган!.. Проканителил два месяца с воспалением лёгких. Мужики говорили, что если бы сразу двести грамм принял на грудь…

От потока болтовни мы с Поповым слегка опешили и переглянулись. Белобрысый истолковал наши взгляды по-своему и поторопился нас заверить:

— Только вы, мужики, не думайте, я на стакан не напрашиваюсь. Если на то пошло, то я и сам угостить могу.

Он шагнул к своей сумке, открыл молнию и достал две бутылки дешёвого коньяка по восемь рублей.

— Хотел в номере с соседом раздавить…

Через час мы, раскрасневшиеся и весёлые, допивали вторую бутылку и подумывали о третьей. В сумке Саши Рахметова (он просил называть себя Шуриком), курсанта петрозаводской школы милиции, нашлась и закуска: колбаса, хлеб, рыбные консервы и даже апельсины. Наш хлебосольный гость набивал щёки и простодушно болтал о своих служебных делах.

— Слушайте, мужики, я здесь в командировке. Дали неделю, а делов — на пару дней. Скоро форму нового образца введут — видели? Смешная такая — шапочка, ботинки шнурованные до колена… Зайцев придумал. Но это, конечно, сначала Москва, Ленинград… Мы свою будем донашивать, это факт. Но мы им со своей стороны тоже кое-какую помощь обещаем — то, сё, стройматериалы… взаимообразно. Вза-и-мо-о-бра-зно, — он с удовольствием повторил понравившееся слово.

Допили вторую бутылку, и Шурик вызвался сбегать. Мы не возражали; объяснили, куда бежать, и начали собирать деньги. Но денег он не взял и вернулся быстро, минут через десять, с тремя поллитровками «Столичной».

— Теперь я спокоен за будущее моих детей, — прослезился Попов, имея ввиду, что такая хорошая милиция непременно наведёт порядок в стране.

Мы начали понемногу напиваться.

В одиннадцать котёл погасили до утра и расслабились окончательно.

Не зная в точности, о чём принято разговаривать за бутылкой с работником милиции, говорили в основном о девках и о пьянстве. Мне показалось, что Шурик в этом деле абсолютно некомпетентен. Он не имел понятия ни о ценах, ни о способах, ни о последствиях.

Попов спросил его, чему учат в школе милиции, и тут Шурика понесло. Он раскрыл нам массу хитростей и подвохов научил как выкрутиться из того или иного щекотливого положения, объяснил, где можно качать права, а где помалкивать. И всё такое прочее. Помнится, я даже подумал с тревогой, не пожалеет ли Шурик обо всём сказанном, когда очухается, и деликатно перевёл тему на анекдоты.

Начали с «муж в командировке», потом про Чапаева, про Штирлица, потом, как-то незаметно, про Брежнева, Андропова, Черненко…

— Диктор на телевидении: «Товарищи, вы не поверите, но этот тоже умер».

— А кто такой Черненко? — удивился Шурик.

Попов под столом стукнул меня по ноге так, что остался синяк. Я попытался тему замять, но Шурик уже и сам забыл про Черненко и сам стал откалывать такие вещи, что мы с Поповым не столько смеялись, сколько изумлённо переглядывались.

— Вот уж никак не думал, — сказал я, — что в наших органах процветает свободомыслие.

— Мы же не КГБ, не политуправление какое-нибудь, — заверил Шурик. — Работа как работа: ловить всякую сволочь. Есть, конечно, особенности. Типа стрельнуть или применить самбо при задержании.