Тот сквозь зубы что-то сказал менту.

— Что? Куда мне идти?… А ну-ка, пройдемте!

“Серый” же, напротив, не спорил, а, воровато оглядевшись, полез во внутренний карман. “За “корочкой”, — догадался Алексей. Одним глазом он следил за проезжей частью. К остановке вразвалочку подходил троллейбус, красная “единичка”.

— Вперед, — сказал он, взяв девушку за локоть.

Они вскочили в “единичку”. Двери захлопнулись. Троллейбус завыл и тронулся. Звонарев прильнул к окошечку. Один милиционер цепкой хваткой держал парня в “аляске” за руку, а тот безуспешно пытался вырваться, бросая отчаянные взгляды на уходящий троллейбус; “серый”, раскрыв рот со стальными зубами, смотрел туда же, пока второй милиционер внимательно разглядывал его удостоверение.

Девушка отвернулась от Алексея, плечи ее тряслись от смеха. Он смущенно смотрел на нее. Ему почему-то не было смешно. Наконец она вытерла слезы, повернулась к нему.

— Извините, это, наверное, нервное. Столько всего свалилось за эти дни…

— Да-да, конечно, — кивнул он.

— Но почему вы сказали, что они предлагают прохожим услуги женщин легкого поведения? — спросила она и снова засмеялась.

— Да видел вчера этого, что за мной ходил, рядом с такими…

— Где же их можно увидеть?

— Да у нас в писательском доме, — не задумываясь ответил Звонарев.

— Понятно, — сказала она и немного отодвинулась.

Теперь уже Алексей засмеялся.

— Да нет, вы меня не так поняли. Я случайно видел…

— А вдруг эти милиционеры догонят нас сейчас на машине? — перебила его она. — Чего мы вообще добились, убежав от слежки? Исчезнут эти, завтра придут другие.

Алексей не мог ей ответить, но он почему-то был уверен, что сбежать было нужно.

— Давайте выйдем, — сказал он. — А то действительно могут догнать, или гэбэшники сообщат номер машины новым “топтунам”, и они подсядут в троллейбус…

Они вышли на Садовой, напротив нарядной стройной церкви Александра Невского, нырнули в подземный переход. Звонарев оглянулся. Никто за ними не шел.

— Меня, между прочим, зовут Наташа, — сказала девушка.

— Простите, — спохватился Звонарев, — не было времени представиться. Алексей.

— Ну и что мы будем теперь делать, Алексей?

— Я думаю, если уж мы оторвались от “хвостов”, будет просто обидно сразу возвращаться по домам. Надо использовать подаренный нам кусочек свободы. Давайте сядем в автобус и покатаемся по побережью. Поговорим обо всем спокойно. Если хотите, где-нибудь можно выйти, погулять.

— А мама? Она же ждет меня к обеду. Впрочем, можно позвонить дежурной по этажу, чтобы она ее предупредила.

— Скажите только, что вы идете в какой-нибудь музей. А то дежурная предупредит еще кое-кого, и вся наша блестящая операция окажется ни к чему.

Наташа кивнула и, найдя в кармане “двушку”, пошла к телефону-автомату.

Старенький автобус “пазик” бежал, постанывая, гремя цепями, по широкому кругу вдоль Ялты, дома которой, как грибы в фантастическом лесу, поднимались по склону, поражая путешественника своим разнообразием: в этом городе, единственном в СССР, не строили типовых зданий. Потом дорога нырнула вниз, пометалась между скал и выскочила к обрыву, головокружительно уходящему то ли к морю, то ли в небо, потому что серое море, если не считать пенного кружева вдоль берега, совершенно слилось по цвету с небом. И Ялта, оставшаяся позади, и дорога, бегущая по кромке скал, и горный хребет, наваливающийся справа, — все, казалось, повисло на высоте нескольких сот метров над землей. Невысокие крымские горы давали совершенно другое ощущение высоты, чем горы-“многотысячники”, — это была объемная, глубинная высота, наполнявшая человека пространством, как воздух наполняет шар. Смотрите ли вы на Большую Ялту с вершин Ай-Петри, с верхней или нижней дороги, очарование наполненности пространством не исчезает, вы все равно парите над морем, будто птица.

Сбежав с гор амфитеатром, Ялта все не хотела кончаться: белые дома ее поселков-спутников — Ливадии, Стройгородка, Гаспры, Кореиза, — как кусковой сахар, просыпавшийся из дырявого мешка, тянулись внизу по изгибу берега. Крыши домов были в снегу, но окружала их сочная, бьющая в глаза зелень неувядающей колючей крымской травы, кипарисов, итальянских сосен с длиннющими иглами и терпко пахнущих можжевеловых кустов. Мелькали розовые щупальца земляничного дерева, сохранившегося с доледникового периода, с эдемских времен, — оно сбрасывало кору, как змея кожу, за что его в Крыму метко прозвали “бесстыдницей”. Казалось противоестественным, что этот самый удивительный в мире маршрут, зависший между небом и морем, носит скучный номер “26” и служит для банальной перевозки людей из пункта А в пункт Б.

Алексей и Наташа тряслись на заднем сиденье. Звонарев купил билеты до конечной остановки, Симеиза. Он уже рассказал ей обо всем, что с ним случилось, избегая, как всегда, темы шпионов в Политбюро и руководстве КГБ. Она молчала, задумавшись.

— Что же теперь делать? — наконец спросила она.

— Не знаю, — честно признался Звонарев. — Уверения моего друга, что все “рассосется”, пока я скрываюсь в Ялте, оказались напрасными. Теперь вся надежда на Черепанова. Но это лишь при том условии, что он сам не связан с Немировским.

— Я не об этом, — сказала Наташа. — Как найти людей, которые довели папу до гибели?

Звонареву стало стыдно. Он-то, получается, больше о своей шкуре думает, а у человека погиб отец, ей хочется знать правду…

— Остается надеяться на того же Черепанова, — смущенно ответил он. — Или на коллег вашего отца из разведки.

Автобус въехал в узкие, кривые, ныряющие то вниз, то вверх улочки Алупки. Водители, однако, двигались здесь с удивительной непринужденностью, разгоняясь на спусках, несмотря на гололед, и уворачиваясь от встречного транспорта чуть не за миг до столкновения. Пассажиры из местных, судя по всему, относились к этому вполне равнодушно.