Долго так продолжаться не могло. Общественное мнение, которое носило имя “молва”, все больше и больше осуждало иноземную верхушку власти, ее грабеж и презрение ко всему русскому. И Россия ответила явлением Ломоносова!

Академики в то время с кафедры вещали по-латыни, в быту говорили по-немецки. Ломоносов знал и тот и другой, однако он хотел, чтобы академия заговорила по-русски. Он стал создавать русские учебники. Не академическое вроде бы это дело — писать учебники, “книжицы” — считали академики (да и сейчас считают). Но Ломоносов знал, что важнейший вид деятельности ученого для распространения в России “высоких наук” — “чтобы в сынах российских к оным охота и ревность равномерно умножалась”.

Ломоносов вводил русскую научную терминологию. Сам сенат принял решение о печатании его перевода “Экспериментальной физики”, Ломоносову было поручено прочесть цикл лекций с использованием необходимых физических приборов.

Это было торжественное и важное событие для русской науки. 20 июня 1746 года русская речь утверждалась на научной кафедре. И это почувствовало общество. На лекции Ломоносова присутствовало “сверх многочисленного собрания воинских и гражданских разных чинов слушателей и сам господин президент Академии с некоторыми придворными кавалерами и другими знатными персонами” (М е н ь ш у т и н Б. Н. Михаил Васильевич Ломоносов, СПб. 1911).

Ломоносов шел и шел дальше и вел за собой российскую науку, русских людей — отечестволюбцев. Эти 40-60-е годы XVIII века были самыми плодотворными в его научных, литературных, педагогических, гражданских делах. В эти годы он закончил строительство первой в России научно-исследовательской и учебной химической лаборатории, написал диссертацию “О рождении и природе селитры”.

Событиями становились сказанные в Публичном собрании Академии наук “Слово о пользе химии” (6 сентября 1751 года), “Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих” (26 ноября 1753 года), “Слово похвальное Петру Великому” (26 апреля 1755 года), “Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее” (1 июля 1756 года), “Слово о рождении металлов от трясения земли” (6 сентября 1757 года), “Рассуждение о большой точности морского пути” (8 мая 1759 года), “Рассуждения о твердости и жидкости тела” (6 сентября 1760 года).

Это были развернутые научные и публицистические размышления об открытиях в науке, о природе общественных явлений, об исторических и нравственных ценностях.

Это был возвышенный пример служения своему долгу.

Это был факел, освещающий прошлое и будущее.

А в промежутках между этими, скажем, публичными, общественными отчетами и манифестами от науки — кропотливая исследовательская, практическая работа на всех фронтах: в лабораториях, в кабинетах, на стекольной фабрике, в академической гимназии и университете, в типографиях и академической канцелярии, Академии художеств, дома…

И печатные труды, труды, труды. Книги, статьи, сочинения.

13 января 1757 года в академической типографии отпечатана “Российская грамматика”, а в феврале в типографии Московского университета начато печатание первого тома собрания сочинений самого Ломоносова. В 1761 году он пишет письма И. И. Шувалову “О сохранении и размножении российского народа”. В сентябре 1763 года заканчивает “Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание взаимного перехода сибирским окном в восточную Индию”. В этом же году в типографии Академии наук завершено печатание книг “Первые основания металлургии, или рудных дел” и “Известия о российской минералологии”.

И главное во всем этом — страстное желание служить России, возвышать ее, поднимать ее потенциал, дух русских людей, бороться за их просвещение, продвижение молодых. Он был неутомим в этом борении за Россию, не останавливался ни перед какими авторитетами. Спорил, ругался с ними, порой был несдержан, учинял “предерзости”, за что даже подвергался домашнему аресту (1743 г.). Не чванился и, извинившись в Академическом собрании “по предписанной формуле”, продолжал быть столь же настойчивым и неуступчивым в служении Отечеству. Дело, конечно, не в том, что он спорил и ругался с иностранцами и отечественными чужеземцами, а в том, что добивался в науке и всех остальных делах лучших, высочайших результатов, которые и были главным аргументом в этих спорах.

Ломоносов, борясь с недобросовестными “немцами” всех мастей, отнюдь не был ксенофобом, ненавистником всех иностранцев, хоть такое мнение и высказывалось. И ныне, когда кто-то заявляет о своей приверженности России, о любви к национальной культуре, тут же звучат обвинения: шовинист, ксенофоб, маргинал, а то и “фашист”.

Ломоносов подобных обвинений не боялся. Был он, как и всякий подлинно русский человек, по Достоевскому — “всечеловек”. А разговоры о его ненависти к иностранцам глупы и беспочвенны, ибо женат он был на немке, его племянник учился у академиков В. Крафта и Л. Эйлера, со многими немцами Ломоносов дружил. А с Миллером и другими учеными-академиками спорил не потому, что они были немцы, а потому, что решительно протестовал против норманской теории, по которой русы не способны были к самоорганизации, созданию собственного государства. Везде и во всем он старался быть доказательным, хотя порой страсть перехлестывала границы. И от этой твердости, доказательности уважение к нему в академии, в обществе, державе возрастало. И после тщетных попыток убрать, сместить его, принизить роль и положение в академии пред ним склонились и поручали одно за другим важнейшие дела и возводили на новые научные ступени.

В 1758 году М. В. Ломоносова назначают руководителем Географического департамента и Исторического собрания, в 1760 году — руководителем Академического университета и гимназии, в 1764 году он избран почетным членом Российской академии трех знатнейших художеств, а в декабре произведен в статские советники, что давало право на дворянство. Так через тридцать лет крестьянский сын стал дворянином. Его избирают почетным членом Королевской шведской академии, почетным членом Академии наук Болонского института.