Характерно, что Тихомиров пытался показать наличие в социализме положительных сторон, признавая благородное стремление утопического социализма к устройству более развитого общества. “Мы видим в рядах первых социалистов множество людей действительно высокой нравственности… В утопическом же социализме родилось первое стремление к уяснению внутренних законов общественности”, — писал он. В качестве неоспоримых заслуг социалистического учения Тихомиров выделял следующие: усиление коллективного начала; усиление общественной помощи личности; более справедливое и равномерное распределение. С точки зрения Тихомирова, социализм вовсе не был явлением, возникшим неведомо откуда. Именно усиленная эксплуатация в капиталистическом обществе “своими недостатками и злоупотреблениями создала социализм, который выдвинул много справедливого как протест против буржуазного общества…”. Тихомиров признавал закономерность возникновения социализма как протеста против безжалостной эксплуатации, считая, что “на почве крайней бедности и — слишком часто — прямого притеснения неизбежно должны были возникать революционные движения народных масс, в теории объявленных владыками государства, а на практике сплошь и рядом чувствовавших себя рабами”. Он отмечал, что, прикрываясь на словах рассуждениями о свободе и равенстве, буржуазное общество на практике привело к господству капиталиста над пролетарием, лишенным многих элементарных прав. В социалистическом учении он видел не только чисто экономическую подоплеку, но и стихийный протест масс против обнищания, законное желание людей улучшить свою жизнь. Не случайно Тихомиров считал, что государство обязано проявлять заботу о своих гражданах. Тихомиров задавался вопросом: “…каково положение человека, которого заработок если и позволяет жить кое-как, однако не дает никакого обеспечения? Потерял работу — и сразу очутился в положении бродячей уличной собаки, если не в худшем”, и считал, что социализм “…совершенно прав, взывая в этом случае не к простой филантропии, а утверждая, что общество обязано принять меры к изменению такого положения”. Новое социалистическое общество, по мнению Тихомирова, “будет держаться известной иерархией авторитетов, известной системой власти, которая точно так же силой, принуждением поддержит необходимые материальные и нравственные основы, а за нарушение принятых правил порядка и собственности будет так же карать, как ныне, — с той разницей, что все это будет строже, ибо если с нашей нынешней рыхлостью можно догнивать свой век, то с ней никак нельзя ничего основать, так что строители нового общества непременно должны будут его “пасти жезлом железным”, особливо на первых порах”.

Не менее резко, чем либералов и социалистов, Тихомиров критиковал и царскую бюрократию. Особенно раздражал Тихомирова безликий и бездуховный казенный патриотизм: “Чем больше я изучаю и ближе наблюдаю наши общественные и правящие круги и администрацию, тем более убеждаюсь в их политической малосознательности, а отсюда происходит своеобразность буффонадного патриотизма — у одних и отсутствие его — у большинства, хотя и мыслящих себя монархистами… Наши правящие круги и все вообще застряли на начатках своей политической веры. Спросите самого правоверного монархиста: почему он монархист и в чем его политическая вера? Кроме стереотипных славянских лозунгов “за Самодержавие, Православие и русскую народность”, он ничего другого не сумеет сказать, определить и доказать”. Изо дня в день в душе одного из крупнейших идеологов монархизма назревало сомнение в дальнейших перспективах существования самодержавной России. Это сомнение иногда прорывалось на страницах писем и дневников, не предназначенных для широкого круга людей. Прощенный и вернувшийся на родину, начиная борьбу с радикалами, он уже сомневался в исходе этой борьбы. Последнее представляется наиболее важным и объясняет ту раздвоенность, которая будет постоянно присутствовать в душе Тихомирова и в итоге приведет его к отходу от публицистической деятельности. Его колебания не оставались незамеченными. Литературный критик А. Л. Волынский отмечал, что в публицистике Тихомирова нет “твердого внутреннего убеждения и психологической цельности”. С одной стороны, являясь одним из монархических идеологов, он не должен был сомневаться в неизбежном поражении социализма, с другой стороны, он не мог не видеть, что самодержавный режим приближается к роковой черте. 11 февраля 1905 г. он писал в дневнике: “Нет ничего гнуснее вида нынешнего начальства — решительно везде. В администрации, в церкви, в университетах… И глупы, и подло трусливы, и ни искры чувства долга. Я уверен, что большинство этой сволочи раболепно служило бы и туркам, и японцам, если бы они завоевали Россию”. Характерна и запись, сделанная в дневнике 20 мая 1905 г. после Цусимского сражения: “Дело не в гибели флота… но ведь и вообще все гибнет. Уж какая ни есть дрянь Россия, а все-таки надо ей жить на свете. Ах, как мне жаль этого несчастного царя! Какая-то искупительная жертва за грехи поколений. Но Россия не может не желать жить, а ей грозит гибель, она прямо находится в гибели, и царь бессилен ее спасти, бессилен делать то, что могло бы спасти его и Россию! Что ни сделает, губит и ее и его самого. И что мы, простые русские, как я, например, можем сделать? Ничего ровно. Сиди и жди, пока погибнешь!”. На страницах дневников и писем Тихомирова можно найти десятки подобных высказываний: “Правительство так мерзко… что ничего хуже не может быть”; “церковь разлагается”; бюрократия “съела царя”, а на престол после Александра III взошел “русский интеллигент… прекраснодушного типа, абсолютно не понимающего действительных законов жизни”. На политическом Олимпе Тихомиров видел только посредственности: Витте — “гнусный сифилитик”, Плеве — “глубокий, до мозга костей, бюрократ” и т. д. Тихомиров уже не верит в правительство и призывает к “хождению в народ” с консервативными идеями.

28 февраля 1907 г. Л. А. Тихомиров записывает в дневник: “Господь нас покинул на произвол адским силам. Никогда я не думал, чтобы у русских было так мало самостоятельного нравственного чувства. Значит, только и держались “корсетом” насилия… Боже, как мы ужасны, как мы безвыходно несчастны! Неужели еще не наступила минута сжалиться над этими жалкими, бедными созданиями, неспособными сохранить лик человеческий без высшей помощи? Израиль древний был наказуем внешне: истребили, разогнали, пленили. Мы в тысячу раз несчастнее: мы внутренне пали. Мы, как Навуходоносор, превратились в животных… Но когда же взглянем на небо?”. Разочарование во власти и ее возможности усовершенствовать существующую систему стало общим местом в рассуждениях практически всех серьезных консервативных мыслителей начала века.

Бывшая соратница Тихомирова, А. П. Прибылева-Корба, обратившись к его судьбе после перехода в монархический лагерь, грустно замечала: “Разумеется, ему разрешили вернуться в Россию, но держали его в черном теле. Мечта Тихомирова о том, что ему предстоит большая роль в исторической судьбе России, была плодом его больного ума. Далее сотрудничества, а позднее редактора бессмысленных “Московских ведомостей”, ему не было хода. Он писал бездарнейшие статьи, их печатали, и этот полнейший упадок литературного таланта Тихомирова является верным доказательством его психического недуга”. Конечно, говорить о “психическом недуге” несправедливо, но нельзя отрицать глубочайшего пессимистического мировосприятия, присущего Тихомирову. Огромная нагрузка отразилась и на его поведении. “Никогда, например, не видели его веселым, смеющимся, беззаботным… Волосы упрямо торчали, брови хмуро сдвигались, со лба и лица не сходили борозды напряженных дум и тяжелых переживаний… Он производил впечатление человека, ежечасно, ежеминутно боящегося и ожидающего какого-то безвестного и тайного удара”, — писал знавший Тихомирова историк В. А. Маевский.

Наиболее фундаментальной работой, написанной Тихомировым, стало историко-философское исследование “Монархическая государственность”, которое выходило летом-осенью 1905 г. Несколько экземпляров книги были “именными”. Один был передан Николаю. В феврале 1906 г. в знак признания важности этого труда Тихомиров по высочайшему повелению был удостоен серебряной чернильницы “Empire” с изображением государственного герба, выполненной фирмой Фаберже. Получив подарок, он воспринял его как “нравственное одобрение” его трудов. На широкий успех книги Тихомиров особенно не надеялся. “Обидно, что моя “Монархическая государственность” не читается. Время придет, конечно, но тогда, пожалуй, нужно будет строить монархию заново, а это трудно”, — писал он 18 августа 1906 г. А. С. Суворину. В этой работе Тихомиров смог дать целостную картину истории монархической власти не только в общероссийском, но и в мировом масштабе. Характерно, что эта книга оказалась слишком “заумной” для правых, и в 1911 г. протоиерей Иоанн Восторгов подготовил на ее основе краткое общедоступное изложение основных идей в форме вопросов и ответов. Всего книга выдержала пять изданий. Второе и третье вышли при содействии эмигрантов-монархистов в Мюнхене (1923 г.) и Буэнос-Айресе (1968 г.), четвертое и пятое — в Санкт-Петербурге (1992) и Москве (1998). Рамки данной публикации не позволяют подробно остановиться на изложении этой работы. Помимо “Монархической государственности” к числу наиболее значимых работ Тихомирова можно отнести “Начала и концы. Либералы и террористы” (1890), “Социальные миражи современности” (1891), “Борьба века” (1895), “Знамение времени — носитель идеала” (1895), “Единоличная власть как принцип государственного строения” (1897), сборник статей 1909-1911 гг. “К реформе обновленной России” (1912).

Определенные надежды Тихомирова на перемены были связаны с деятельностью П. А. Столыпина. Именно Столыпин пригласил Л. А. Тихомирова в советники, предоставив ему должность в Совете Главного управления по делам печати. Лев Александрович написал ряд записок премьеру, выступив в качестве консультанта по рабочему вопросу, и в частности подготовил для премьера “Доклад относительно заявления о запросе по поводу преследования профессиональных союзов рабочих”. Тихомиров считал, что рабочие организации надо не преследовать, а использовать на благо государству. “В политике и общественной жизни — все опасно, как и вообще все в человеческой жизни может быть опасно. Понятно, что бывает и может быть опасна и рабочая организация. Но разве не опасны были организации дворянская, крестьянская и всякие другие?.. Вопрос об опасности организации для меня ничего не решает. Вопрос может быть лишь в том: вызывается ли организация потребностями жизни? Если да, то значит ее нужно вести, так как если ее не будут вести власть и закон, то поведут другие — противники власти и закона… наше государство в настоящее время должно ввести в круг своей мысли и заботы — организацию рабочих”, — писал Тихомиров Столыпину 31 октября 1907 г. Тихомиров отмечал особую специфику российского пролетариата. Русские рабочие, еще вчера “пришлые из деревни”, не могут за короткий срок перестроить свое сознание, и им, оторванным от почвы, нужно помочь. Оказать необходимую помощь должно государство. Тихомиров предлагал установить гармонию сельского хозяйства и промышленности, исключавшую преобладание “фабрики” над “землей”. Он понимал абсурдность попыток торможения промышленного развития и видел выход в единении “города” и “деревни”. Рабочие союзы должны были не противопоставлять пролетариат и крестьянство, а наоборот, базироваться на основе общинных принципов.

5 июля 1911 г. Тихомиров обратился со страниц “Московских ведомостей” к Столыпину с письмом, в котором призывал его пересмотреть Основные законы 1906 г. После убийства П. А. Столыпина его брат, А. А. Столыпин, опубликовал текст пометки, сделанной Петром Аркадьевичем на тихомировском письме: “Все эти прекрасные теоретические рассуждения на практике оказались бы злостной провокацией и началом новой революции”.

В октябре 1911 г. Тихомиров отметил в частном письме, что одной из причин неудач деятельности Столыпина явилось то, что он абсолютно “не думал, что всякая путная деятельность должна быть проникнута христианским настроением”. В октябре 1912 г. Тихомиров записал в дневнике: “…Недаром Столыпина убили. Он хотя и конституционалист, но человек “прусского образца” и по энергии [характера] не дал бы Монарха в обиду. А теперь — люди! …и, вероятно, куча прямых предателей. В народе же даже и для Вандеи нет уголка. Не Курская же губерния со своими правыми? Несчастный Монарх, мне Его до смерти жалко, но… Царь очень плох… Я лично, признаюсь, потерял всякую веру в спасение”. В письме Б. В. Никольскому от 14 января 1913 г. Тихомиров язвительно замечает: “Ругали Вы Столыпина, говорили, что препятствует устроению России. Что же у вас там устроили без него? Пора бы покаяться перед покойным”. В разгар Первой мировой в дневнике Тихомирова опять появляется имя покойного премьера: “Нет Столыпина! Конечно, и Столыпин жаловался, что при полной невозможности влиять на Военное и Морское министерство и при недоступности иностранной политики — нельзя ему быть хорошим председателем. Но думаю, что фактически он бы все-таки кое-что мог сделать теперь”.

В 1913 году Тихомиров опубликовал в “Московских ведомостях” несколько статей, посвященных “делу Бейлиса”. Посылая одну из таких статей Б. В. Никольскому, он предлагал: “… я бы весьма желал, чтобы Вы обратили на этот вопрос внимание Министра Юстиции. Самому не хочется писать ему. Я представляю, что если бы был образован для этого особый комитет, то Вы бы должны были быть его членом. Возможно, что годился бы Чаплинский. Конечно, следовало бы вызвать Пранайтиса, может быть Скворцова, который умеет расследовать. Без сомнения должен быть Замысловский”. Рекомендация В. М. Скворцова, бывшего редактором правого “Колокола”, наряду с другими лицами в комиссию по расследованию “дела Бейлиса” вполне согласовывалась с тем, что Тихомиров писал в газетных статьях о возможности существования некой “секты”, которая может быть причастна к неким “ритуальным зверствам”. Как и ряд других монархистов, Тихомиров делал упор на том, что хотя суд и признал М. Бейлиса невиновным в ритуальном убийстве, но в то же время суд признал “доказанность убийства со всеми признаками ритуальности”. Это был один из последних периодов публицистической активности Тихомирова.