Но она была занята совсем другим - вытирала пол какой-то брошенной одеждой Кортни.

–  Извини. Знаю, это звучит мерзко, но меня от пережитого начало трясти, и я сварила горячий шоколад. Я и тебе оставила, но когда испугалась, так сильно дернулась, что расплескала его по всей палатке… Ты что, не мог хотя бы сказать «привет»?

–  Я сказал. Но чертова глушилка все слопала.
– Вот вам еще одна функция, оказавшаяся слишком эффективной. Если ее установить на максимум, она не только глушит шум ветра, но и подавляет большинство прочих наружных звуков. Я уставился на плиту, размышляя, стоит ли спрашивать об очевидном.
– Ты обожглась?

–  Не очень сильно.
– Она пыталась изобразить раскаяние.
– Извини.
– Мариса закончила вытирать пол.
– Хочешь чего-нибудь? На этот раз я перенесу печку в предбанник.

–  Нет, спасибо.

–  Ладно, но ты не мог бы приоткрыть клапан? Или убавить обогрев? Здесь ужасно жарко.

Мне так не показалось, но, когда заходишь с мороза, всегда трудно судить. Я пожал плечами и отрегулировал застежку, оставив наверху просвет в пару дюймов. Мариса оказалась единственной клиенткой, сделавшей хоть какую-то попытку акклиматизироваться («Хочу получить как можно больше реальных ощущений», - сказала она, когда я впервые увидел ее без маски), и потеря части обогащенного кислородом воздуха не подействует на нее настолько, чтобы волноваться по этому поводу.

–  Спасибо. Нашел что-нибудь?

–  Ничего стоящего.
– Я поделился с ней своими размышлениями по поводу промышленного шпионажа.
– Если все произошло именно так, тот парень, должно быть, наткнулся на бедняжку Корт-ни, - я поймал себя на том, что стараюсь не смотреть на лежащее тело, - убил ее и в панике сбежал.
– Я помолчал.
– Или, может быть, он не стал паниковать. Подбросил эту зловещую головоломку, чтобы сбить нас со следа.

–  По-твоему, он сорвал с нее одежду, не прибегнув к насилию, а потом заставил лечь в снег и лежать, дожидаясь смерти?

–  Может быть, он был вооружен.

–  Я бы предпочла, чтобы меня застрелили. Но, возможно, ты прав. А почему он не выполнил задание до конца?

–  Если бы что-нибудь пропало, мы бы поняли: произошло убийство.

Мариса села.

–  Значит, он решил, что мы ничего не заподозрим, поскольку подумаем, что она и так достаточно странно себя повела, когда улеглась в снег?
– Она стянула куртку и положила ее в угол.
– Не можешь открыть вентиляцию побольше? Здесь действительно жарко.

Я отрегулировал входной клапан и увеличил просвет вдвое. К тому времени я уже снял альпинистскую куртку и ощущал спиной приток холодного воздуха, но Мариса находилась дальше от входа.

Я пересказал ей свою теорию о нехватке кислорода в воздухе.

–  Быть может, убийца предположил, что мы об этом подумаем, - заключил я.

–  Слишком притянуто за уши. И…

–  И?..

–  Что, черт побери, он сделал с ее кожей?

–  Обработал каким-то химикатом, наверное.

Это было слабым звеном в моих рассуждениях. Если такой химикат существовал, то зачем убийца прихватил его с собой? Только в том случае, если собирался его использовать. А если собирался, то почему не ограбил нас подчистую? Но коли я не смогу убедительно обосновать теорию убийства, то сразу вернусь на исходную позицию - к ползающим в снегу чудовищам или инопланетянам с лучами смерти.

Мариса вздрогнула:

–  Может быть. Уж больно все запутано… Ты не откроешь щель пошире?

Все, что было в наших силах, мы уже сделали, хотя большой вопрос, был ли толк в этой деятельности. Если мы оказались на месте преступления, то в промежутке между разлитым горячим шоколадом и перетряхиванием всех вещей наверняка уничтожили все имевшиеся следы. Но перед уходом я решил осмотреть вещи Кортни. Идея о таинственном химикате навела меня на мысль о лекарствах. Вдруг никакого убийцы не было, а Кортни принимала какой-то препарат - запрещенный или просроченный? Это объясняет ее поведение. Кто-му же препарат мог вызвать какую-то реакцию с выделением тепла. О подобных средствах мне слышать не доводилось, но их теоретическое существование хотя бы исключает версии убийства, нападения чудовищ или самоубийства.

Однако ничего странного в ее багаже не отыскалось, если не считать радужных серег и кулончика в форме то ли котенка, то ли тигренка. Котята и радуга, никаких наркотиков - это и была Кортни, какой я ее знал.

Я занялся ее компьютером, отыскивая личные файлы или дневник, хотя даже она, скорее всего, защитила бы что-либо важное паролем. Мариса тем временем переместилась ближе ко входу, заслоняя меня от холодного ветерка.

Чуть позднее, когда я обнаружил, что Кортни действительно вела дневник, но в качестве пароля не годятся слова «пингвин», «котенок» или «радуга», ветерок усилился.

Я обернулся и увидел, что Мариса увеличила щель, и теперь она длиной в целый фут.

–  Какого черта?

–  Здесь ужасно жарко.
– Женщина сбросила еще одну одежку и потянула вниз молнию на своей терморубашке.
– Неужели ты не чувствуешь?

У меня внезапно пропал интерес к дневнику Кортни:

–  Вообще-то здесь довольно холодно.

Она принялась дергать края рубашки, вентилируя тело:

–  Быть такого не может.

–  Я вижу твое дыхание.

Она выдохнула облачко пара и удивленно распахнула глаза: