Когда вертела опустели, работник порта крикнул в пространство что-то по-аварски. Появившийся на зов хозяин шашлычной убрал пустые, закапанные бараньим жиром тарелки, принес чай в больших глиняных кружках, толстые аварские лепешки. Мужчины отрывали каждый от своей лепешки по куску, неторопливо жевали, прихлебывая из кружек горячий дымящийся чай.

– Ты работаешь в порту, не так ли? – начал беседу Шахфур.

– Да, я диспетчер, – прихлебывая чай, отвечал аварец.

– Ты знаешь про каждое судно, которое швартуется в твоем порту?

– В общем, да… Но порт большой, судов много… Я могу кое-что и не упомнить…

– Ты должен хорошо упомнить, – сказал Шахфур.

Исмаил полез во внутренний карман пиджака, достал оттуда пачку десятидолларовых купюр, положил ее на стол. Сверху он пристроил фотографию: на ней был изображен катер Шамседдина Халифа, ихтиолога из Бостона. На борту этого катера находился и сам улыбающийся хозяин.

У работника порта отвисла нижняя губа при виде всего этого зеленого богатства. Дрожащими руками он взял в руки фотографию.

– Этот человек – гнусный шакал! – заговорил Шахфур, внимательно наблюдая за движениями работника порта. – Он приплыл на своем катере в простую рыбачью деревню на севере Ирана. Соблазнил там девушку, его сестру, – он указал на сидящего с самым достойным и важным видом агента иранских спецслужб. – Соблазнил, обесчестил, а потом бросил. Скрылся на своем катере. Теперь вот брат следует за ним по всему Каспийскому морю, ищет. Человек, обесчестивший девушку, по законам шариата должен умереть!

– Конечно! – с готовностью согласился работник порта. – Закон гор так же сурово наказывает насильников…

– Итак? – продолжал Шахфур. – Ты когда-нибудь видел этот катер в твоем порту? Он когда-нибудь швартовался здесь?

– Ну да, конечно! – отвечал работник порта, не особенно утруждая себя припоминанием. – Он и сейчас в нашем порту стоит, уже третий день… А этого человека я видел своими глазами…

Шахфур впился взглядом в работника порта.

– Ты уверен? – спросил азербайджанец. – Смотри, если обманешь…

– Клянусь Аллахом! – испуганно отшатнулся от него диспетчер. – Не верите, сами пойдите посмотрите…

Шахфур перевел слова диспетчера порта Исмаилу. Тот в нетерпении гневно сжал зубы, провел рукой по подбородку. Сказал Шахфуру что-то короткое, отрывистое, после чего собрал со стола пачку зеленых долларов и сунул ее себе обратно в карман.

– Этот человек говорит, что ты должен показать ему тот катер. Тогда получишь деньги.

– Конечно, конечно, уважаемый! – с готовностью отвечал работник порта. – Я же говорю, хоть сейчас можно это сделать.

Пока Шахфур расплачивался с хозяином шашлычной, Исмаил величественно проследовал к выходу, и работник порта засеменил за ним. Вид пачки долларов наглядно показал ему, кто в этой компании реальный господин, а кто прислужник.

Федеральная трасса Махачкала – Дербент, широкая и ровная асфальтовая дорога, по которой вереницей мчатся машины, поначалу идет по самому берегу Каспийского моря. Лишь потом, отходя немного в глубь материка и отдаляясь от берега, она поднимается на средней высоты плато.

Маяк на шестнадцатом километре представлял собой высокую башню, сложенную из привезенных откуда-то с кавказских предгорий гранитных глыб. Давно не ремонтировавшаяся постройка эта теперь была в аварийном состоянии, и не то что заходить внутрь маяка, но даже и приближаться к нему ближе чем на двадцать метров представлялось ныне небезопасным для жизни, о чем оповещала соответствующая табличка, укрепленная на стальных шестах возле ведущей к маяку тропинки. Однако ни эта табличка, ни угрожающий вид самого старинного сооружения, у подножия которого грудой валялись свалившиеся с самой его макушки гранитные глыбы, не отпугивали любителей острых ощущений, туристов, посещавших заброшенный маяк во множестве и оставлявших после себя на его стенах надписи различной степени похабности, а на его полу и вокруг груды мусора. Не отпугнула эта грозная табличка и полковника Крягина, который, подъехав к самому побережью, спрятал свою белую «шестерку», поставив ее так, чтобы не было видно с дороги, после чего выбрался из машины и огляделся. Было начало третьего пополудни. Невдалеке шумела трасса на Дербент, совсем рядом с маяком плескалось море, накатывая на песчаный берег свои изумрудно-зеленые соленые воды. Картинка эта показалась полковнику весьма идиллической.

Длинная песчаная коса уходила далеко в море, на мелководье торчал из воды тростник, и кое-где мелкие кувшинки раскрыли навстречу солнцу свои золотистые чашечки. Возле самого маяка берег был свободен от водных растений, море здесь было чище и глубже. Судя по обрамляющему это место галечному накату и торчащему прямо из земли ржавому отрезку чугунного рельса, здесь в прежние времена, когда маяк еще не был в аварийном состоянии, располагался небольшой причал для тех, кто предпочитал добираться до этих мест морем на лодке.

Оглядев все и убедившись, что вокруг пустынно, полковник Крягин поднялся к башне маяка, машинально глянул на грозящие обвалом гранитные стены, будто желал убедиться, что в данный момент не летит ему на голову свалившийся с верхнего ряда кладки камень. Он подошел к зияющему отверстию внизу башни, где когда-то была дверь, прошел внутрь, по захламленной винтовой лестнице стал взбираться на самый верх.

В заваленной всякой дрянью ламповой маяка находиться было несколько жутко. Стены из грубо обтесанного гранита сильно разрушились, и пространство небольшой площадки, где когда-то был установлен мощный светильник, от которого теперь осталось лишь его каменное основание, практически ничем не ограждалось от разверзшейся со всех сторон бездны.