Злыдень остался промышлять, обещавши сыскать курочку поце-лее, а не так, чтобы одни кости. Казалось бы, грядущая шкода скрыта в злыдневых делишках, а повстречалась она в чистом поле на честной работе. По дороге задребезжала таратайка. Остановилась у самой Па-леевой полосы, и на землю сошел Пахом Куваротов - богатей, державший в кулаке деревенское общество.

Хотя первым должен здороваться пришедший, а вовсе не трудящий, Палей поспешил приветствовать мироеда:

–  Доброе утро, Пахом Авдеич, с днем ангела вас!

–  Доброе, доброе… - отвечал кулак.
– Труд на пользу. Что-то, смотрю, сеешь ты густо.

–  Сей гуще, соберешь пуще.

–  Вот и я о том. Пространно живешь, Палей. Ты про должок-то не забыл?

–  Помню, Пахом Авдеич.

–  Это хорошо, что помнишь. Так я днями заеду, ты уж денежку подготовь.

–  Пахом Авдеич!
– взмолился Палей.
– Вы же обещались до осени подождать.

–  А ты жалился, что весь поиздержался, а сам из узла сеешь. Нехорошо обманывать, братец.

–  Так ведь овсишко какой! Его густо не посеешь, так и не соберешь ничего!

–  Я в чужие овсы не заглядываю. Я знаю свое: в долг брал - изволь отдавать.

Овес досеяли и заборонили, но домой вернулись смурные. Зато злыденек сиял, что медный самовар.

–  Ты смотри, что достал!
– закричал он с порога.
– Сам! Без изъяна. Не, ты только глянь!

–  Что там у тебя?
– спросил Палей, глядя на мокрый мешок. За два последних дня столько притаскивалось в дом мокрого, что не слишком верилось, будто новый подарок без изъяна.

Злыдень вспрыгнул на стол, втащил следом мешок и, недолго думая, вывернул. На доски тяжело шлепнулась аршинная щука.

–  Сам поймал! Под мельничное колесо за ней нырял, за разбойницей. Она меня заглотить норовила, а я ее - за зёбры! Ух, как мы бились… но я осилил. Мне вообще мало кто конфузию может нанести!

–  А что, - спросил Палей, осторожно коснувшись дряблого после весеннего нереста рыбьего брюха, - если эту рыбину продать… хоть трактирщику, хоть в усадьбу… сколько денег выручить можно?

–  Да ты что, этакую благодать на базар нести!.. Мы из нее для Ванятки юшки наварим, она знаешь, какая сытная, с нее Ванятка мигом на ноги встанет.

–  Понимаю я, - признался Палей, - а делать нечего. Наехал на меня сегодня Пахом Куваротов. Я ему денег должен три рубля с полтиною. Обещался до осени ждать, да как увидал, что я густо сею, и осерчал. То ему за обиду показалось. Грозился днями за долгом приехать, а уж тут у него слово с делом не разойдется, как пить дать приедет.

–  Вот, значит, где шкода с зерном была, - произнес злыдень, - а что мышата в нем порылись, это полшкоды. Мог бы и догадаться: два куля овса - не шутка, за них и неприятности немалые. И ведь что обидно: деньги нам, злыдням, запрещены. Если бы мы да еще и деньги иметь могли, то весь мир запакостили бы. А без денег наши дела как сажа бела. Но ты духом не падай и помни: злыдни сдаваться не привыкли. Я буду думать, а ты пока щуку распотроши да юшку свари.

Злыдень устроился на печи у самой трубы, распушил кисточку на хвосте и уставился на нее стеклянным взглядом.

Палей взял ножик и приготовился потрошить щуку. Но едва он взялся за рыбину покрепче, та изогнулась, и острые зубы впились в указательный палец.

–  И тут с изъяном, - обреченно произнес злыдень и даже не обернулся посмотреть.

–  Плевать, - сдавленно произнес Палей, ножиком разжимая рыбьи челюсти.
– Потом пописаю на руку, и ничего не будет. Заживет, как на собаке. Вот ведь, стерва кусачая, так больно цапнула! Недаром говорят, щучка спит, а зубки живут.

Когда Палей закончил свой монолог, злыдня уже не было.

Вернулся помощничек лишь на следующий день, непривычно тихий и серьезный. Хвост устало обвис, и вроде бы волосков в кисточке поубавилось. В лапах у добытчика ничего не было.

–  Кушать хочешь?
– спросил Палей.
– У меня щи крапивны со щучьей головы сварены. С кисликой… вкусные. Я и Ванятке давал, и тебе оставлено.

–  Погоди, не время. И вопросов мне никаких не задавай: что можно - сам скажу. Пойди-ка поищи в кухонном углу за поганым ведром, может, найдешь чего…

Палей кивнул согласно и пошел к помойному ведру.

–  Да тут никак кошель лежит!

–  Развяжи да поглянь, хватит ли, чтобы с долгом расплатиться? Некоторое время Палей сосредоточенно пересчитывал медяки

и мелкое серебро, потом сказал:

–  Хватит. Тут четвертаком больше.

–  Ну и ладно. Спрячь все и не трогай, пока Пахомка-мироед за долгом не явится.

–  Кошелек надо бы назад снести. Сам же говорил: птицу бери, а клетку не трогай.

–  Я никакой птицы не приносил. С кошельком, было дело, баловался, да и то не донес, обронил где-то. Так что назад мне нести нечего. А уж что в том кошеле было - знать не знаю, ведать не ведаю. Не полюбопытствовал. Может, там орехов-двойчаток полна мошна.