Шли мы по узкой дорожке. С обеих сторон темнел буковый лес, а выше, в горах, — ели и сосны. Круглая луна катилась между гор по густо-синему небу. Дышалось легко. Свежий ночной воздух был настоян на роскошных запахах высокогорных лугов и лесов.

Вдруг позади нас затрещали кусты и кто-то крикнул по-болгарски:

— Стойте, турецкие собаки!

Другой голос повторил то же самое по-турецки. Прозвучал выстрел из янычарки [38] , но пуля не задела ни меня, ни Гамида.

Я быстро передал пакет Гамиду.

— Беги! Я задержу их! — шепнул ему, вытаскивая из-за пояса пистолеты и поворачиваясь лицом к невидимым врагам.

Но в этот миг сзади прогремел выстрел. Мне что-то тупо ударило в спину. Падая, я повернулся и увидел, что в руке у Гамида дымится пистолет. «Неужели это он выстрелил в меня? — мелькнуло в голове. — За что? Что я ему плохого сделал?» Я хотел крикнуть — и не смог. Ноги подкосились, все поплыло вокруг, луна на небе будто взбесилась: запрыгала, замелькала, потом покатилась вниз — прямо на меня… И я упал.

Последнее, что услышал, были слова Гамида. Он кричал гайдутинам:

— Не стреляйте! У меня для вашего воеводы важные вести!

До сих пор эти слова звучат в моих ушах, будто слыхал их только вчера. Многое ушло из моей памяти, забылось. Даже стёрлись образы близких и родных мне людей. А эти слова изменника навеки врезались в память.

Проснулся я от острой боли в груди и долго не понимал, где я. Открыл глаза, оглянулся.

Лежал я на красивой деревянной кровати в небольшой тёмной комнате, стены которой были выложены из серого дикого камня. Высокое узкое окно в противоположной стене напоминало бойницу замка. Да это, наверное, и была бойница. Толстые дубовые двери не пропускали в комнату ни одного звука.

Что со мною? Где я? Среди друзей или среди врагов?

Я не мог ответить на эти вопросы и лежал пластом, так как от малейшего движения боль разрывала грудь.

Потом снова впал в забытьё. А когда очнулся, то увидел возле себя мальчика лет пяти-шести. Он стоял у кровати и внимательно рассматривал меня. В его блестящих черных глазёнках любопытство боролось со страхом. Когда он заметил, что я проснулся и смотрю на него, то хотел убежать, но, очевидно, любопытство победило и мальчик остался.

На нем была красная бархатная курточка и чёрные с застёжками ниже колен штанишки. Белый воротничок шёлковой сорочки оттенял нежный загар детской шейки. Все в нем было по-детски мило, наивно.

Его правая рука ниже локтя была обвязана куском белого полотна.

— Кто ты такой? — спросил он меня по-болгарски.

Из этого я заключил, что я у болгарских повстанцев — гайдутинов.

— Меня звать Якуб, — ответил я по-турецки. — А тебя?

Мальчонка тоже перешёл на турецкий язык, да ещё такой изящный, чистый, что я засомневался в прежнем выводе.

— А меня — Ненко, — ответил он и добавил: — Я — гайдутин! А ты?

Теперь сомнений не было. Детская непосредственность развеяла их, как дым. Итак, я в руках гайдутинов, и меня лечат, перевязывая таким же белым полотном, как и мальчика, — вероятно, для того, чтобы потом допросить и подвергнуть нечеловеческим пыткам. Это открытие вконец испортило моё настроение, но я, не показывая этого, ответил:

— А я — турок.

Моё признание не взволновало его.

— Почему же ты не страшный? — удивился он.

— Ведь ты тоже не страшный, хотя и гайдутин, — ответил я ему в тон.

— Гайдутины — это герои, они борются за свободу Болгарии, — гордо сказал Ненко, повторяя, наверно, чужие слова. — Когда я вырасту, то стану настоящим гайдутином, как мой отец! Гайдутинов все любят и уважают, кроме турков и помаков [39] , которые убивают их, сажают на колья и выжигают глаза.

Я не нашёлся, что ответить: все, что он говорил, была святая правда. Не все, но очень многие из спахиев [40] , а особенно из янычар, действительно жестоко мучили пленных гайдутинов, и даже изощрённее, чем это представлял Ненко. Я перевёл разговор.

— Кто же твой отец, Ненко?

— Воевода Младен… Он скоро победит турок. Тогда вся Болгария станет свободной!

Мне все больше нравился мальчик, хотя он и говорил неприятные для моего уха вещи.

Значит, его отец — воевода Младен, вождь повстанцев. Мы все слышали о нем, знали также, что это он окружил наш полк в той проклятой долине, откуда не было выхода.

— А как звать твою маму?

— Маму зовут Анка, — коротко ответил Ненко.

— Что это у тебя с рукой?

Мальчик глянул на белую повязку.