Однако Батяня и Лунин не очень-то разделяли подобные юннатские наклонности Варенцова. Им не сильно улыбалось сидеть на этом дереве, вдобавок окруженными сворой беспрестанно орущих макак. Каждый в этот момент размышлял о чем-то своем. Майор, например, думал о том, что скоро он возвратится в родную часть и сможет наконец-то нормально отдохнуть. Ведь его прервали в самый неподходящий момент!

Лунин скорее не думал, а вспоминал. Он, пожалуй, был единственным из всей компании, кто узнал о большинстве происходящего со слов других. Ему было даже немного обидно – ведь все самое интересное происходило без его участия! Сам-то он все это время находился под пристальным наблюдением Ингрид. Кстати, о ней: Эйерс-Котова висела тут же, привязанная к толстому суку. Она была без сознания. Лунин еще раз посмотрел на свои запястья, исполосованные веревкой, и злорадно ухмыльнулся. У него на коленях находился тот самый несессер, который до недавнего времени находился в распоряжении Эйерс. Его до сих пор немного мутило после столь частых вкалываний морфина, однако теперь и у него была возможность отыграться за двое суток, выброшенных из жизни.

Дипломат осторожно прижимал к себе титановый кейс. Он понимал, что только по счастливому стечению обстоятельств этот бесценный аппарат попал к ним в руки. Варенцову даже страшно было подумать о том, что если бы не Батяня, этот кейс до сих пор кочевал бы в стае диких макак. А если бы он достался маоистам или британским спецслужбам? От этой мысли у него становилось нехорошо под ложечкой, и поэтому он решил больше не думать о возможных вариантах развития событий. Главное, что ноутбук в целости и сохранности находится у него в руках.

Лавров прикидывал конечные результаты своей миссии. В принципе, дела обстояли не так уж и плохо. Единственной потерей был астроном Лаутон. А в остальном все прошло довольно успешно: Котова схвачена, ноутбук при них, Лунин жив… Мимоходом ему даже удалось уничтожить банду маоистов, серьезно угрожавших внутреннему спокойствию Непала. «Только вот жаль меня за это не наградят!» – в шутку подумал про себя Батяня.

Однако тут со стороны дороги послышался какой-то шум, и майор вновь прилип к объективам бинокля. Армейские джипы с «томми» на борту наконец-то покинули храм и направлялись по дороге к обсерватории. Наверняка им еще есть на что там взглянуть. Батяня уже хотел было намекнуть своим товарищам на то, что пора бы и слезть с дерева, как вдруг прямо у них над головами зашумели лопасти. Вертолет, видимо, так и не найдя следов Эйерс, также поспешил удалиться. Даже макаки с наступлением темноты начинали успокаиваться и переставали досаждать троице, величественно восседавшей в кроне могучего дерева.

– Все бы хорошо, только эти твари меня уже смертельно доконали! – Лунин, понимая, что обстановка разрядилась, позволил себе высказать неудовольствие вслух. Батяня в ответ только ухмыльнулся, а Варенцов промолчал. Атмосфера усталости и муторного ожидания влияла на всех троих отрицательно: время приобретало еще большую тягучесть, отчего превратилось в сплошную резиновую жвачку. Каждый из них жевал ее в своем ритме, но от этого оно не желало течь хоть сколько-нибудь быстрее. Такие философские аллегории, к счастью, не тревожили перегруженные умы этой необычной троицы. Лунин тем временем посмотрел на часы и, стараясь как можно точнее спародировать голос Котовой, заявил:

– Пора делать инъекцию! Она должна скоро очухаться…

Батяня еще раз улыбнулся. Эти события проходили в каком-то странном ключе. Временами случались такие ситуации, что все казалось – хуже не придумаешь, но всегда находилась какая-нибудь отдушина, когда можно было потравить душу юморком, и уныние сразу рассасывалось. Лавров положительно кивнул, и Лунин не без удовольствия произвел процедуру, которую ему самому пришлось не раз испытать на себе. После того, как укол был сделан, Батяня сбросил вниз карабин и указал на него Лунину:

– Все, ребята, пора. Посидели, и будет!

Майор спустился вниз первым, подхватив по пути Котову. За ним по очереди спустились Лунин и Варенцов. Последний даже во время спуска не решился выпустить из рук ноутбук, и со стороны его приземление выглядело весьма потешно. Однако вся троица, ступив наконец на твердую землю, ощутила ужасную усталость.

Недалеко от одного из пограничных постов на индийско-непальской границе припарковался черный джип с дипломатическими номерами. Он не спеша заехал в «карман», заглушил двигатель, и теперь в его салоне можно было разглядеть фигуры трех мужчин. За рулем автомобиля на этот раз сидел не кто иной, как сам Батяня. На заднем сиденье удобно расположились Лунин с Варенцовым. У первого на коленях находился титановый кейс, который Лунин крепко прижимал к себе. На всех троих красовались официальные костюмы, и даже Батяня, до коликов не официоз, в целях конспирации вынужден был приодеться «по-человечески».

Дипломат давал последние наставления своим товарищам.

– Вы бы рукава побольше обтянули! – посоветовал он Лунину. – А то вас слишком явно выдают следы веревок на запястьях.

Тот последовал совету. Да, веревки, которыми он был связан двое суток подряд, все-таки оставили свои неприятные следы на коже. А являться с подобными кровоподтеками на КПП было как-то не совсем благоразумно.

– А вам бы стоило бы еще немного припудриться, – заметил уже в более шутливой форме Варенцов, на этот раз обращаясь к Батяне.

Тот посмотрел на себя в зеркало заднего вида и решил, что дипломат в чем-то прав. Его синяки и ссадины были ну слишком уж видны, а кое-где вообще слишком вызывающе выделялись на лице.

«Вот, блин, – подумал про себя Батяня. – Тоже мне, бродяги! Двое битых одного небитого везут!» Улыбнувшись втихомолку своим веселым мыслям, Лавров, тем не менее, был вынужден снова достать тюбик с жидкой пудрой, и дополнительно обработать свои ушибы. За эти несколько дней он столько раз падал, дрался и просто где-то на что-то натыкался, что все его тело было буквально усеяно царапинами, синяками и маленькими ранками. Он отлично это знал, поэтому ради пущей конспирации даже надел на руки перчатки из тонкого кашемира. А то вот посмотрят пограничники на такого вот солидного господина – а у него все руки изодраны, как у последнего крестьянина на рисовых полях!