Бурый, случалось, бил ее за такое непонимание своего настоящего положения, но это мало помогало. Стоило кому-нибудь из городских заехать в Нагорье, как Антонина Архиповна нарядится и уж как-нибудь ввернет заветное словечко: «Тятенька у меня пароходы содержал. Слыхали, может быть, — истоминские?»

Уводя своих гостей от неприятных разговоров на улице, Бурый не знал, как ему быть дальше.

«Выпалит дура про пароходы при таком вот, — думал он о Преснецове. — Сплавить бы колоду куда-нибудь».

Чтобы выиграть время. Бурый предложил приезжим осмотреть свое хозяйство. Рассчитывал показать, какой он «культурный хозяин» и как «помогает советской власти».

Удачи, однако, и здесь не вышло. Приезжие, видимо, мало знали сельское хозяйство и в самых чувствительных местах разглагольствований Бурого безразлично поддакивали.

«Пропал заряд», — решил про себя Бурый. Вороная, белоногая красавица Стрелка тоже не произвела должного впечатления. Оживился лишь «немец», который заговорил на самом чистом русском языке.

— Такую на Московском ипподроме выпустить не стыдно. Картинка! Кто наезжал? Откуда вы умеете? С секундомером? Сколько дает? Без сбоев?

Старик инженер даже удивился:

— У вас-то это откуда, Валентин Макарович, интерес этот, а?

— Люблю, знаете, Платон Андреевич. Предпочитаю, этот вид спорта всем остальным.

— Вот я и спрашиваю, откуда это, а? Инженер строитель, и вдруг — секундомер, сбои и прочие штучки? В кавалерии были или в тотошке, а?

пристрастье имеете?

— Каждый развлекается как умеет, — сухо ответил «немец» и добавил: — Кто на Казбек лезет, а кто на дно, рюмки глядит. Не стоит разбирать, почему один любит арбузы, а другой кружева на живой подкладке. — И замолчал, приняв тот деревянный вид, с каким не расставался с начала поездки.

Преснецов, с любопытством прислушиваясь к разговору инженеров, протянул длинную руку к лошади и ухватил ее за челку, но Стрелка вскинула головой и показала зубы.

— Ишь ты! Не признала, видно, хозяина! — усмехнулся Преснецов.

Бурого передернуло от этих слов, но он сдержался. Дальше ведь еще хуже будет. «Придется свою колоду показать, а она ляпнет о пароходах. Убить мало, холеру».

Неожиданно выручила Фаина. Высунувшись из окна верхнего этажа, она спросила:

— Евстигней Федорыч, низом пройдете или парадное открыть?

— Приготовила все?

— А как же… Помыться с дороги… самовар, поставлен. Вели уху варить, рыбы надо.

— Тоня там?

— Нет еще… Не управилась, видно, — улыбнулась Фаина.

— Отвори тогда. Удобнее будет. А я за рыбой сбегаю. Когда приезжие поднимались за Фаиной по крутой лестнице в верхний этаж, Бурый забежал вниз и зашипел на жену:

— Разукрасилась, куча! Отрепье последнее надо, а она шелковое напялила. Как у березового пня ума-то… «У тятеньки свои пароходы были», — передразнил он. — Ляпни только про это — изувечу! — И в виде задатка Бурый сунул кулаком в среднюю шаровидность.

Антонина вскрикнула, но Бурый так свирепо посмотрел на нее, что она сейчас же стихла, только прошептала:

— Что ты, что, Евстюша?

— А то… Сдирай эту шкуру, надень самое простое… Слышишь? Да о пароходах у меня чтоб — ни-ни… Знаешь, — перешел Бурый на ласковый тон, — лучше бы ты совсем не показывалась…

— А как же?.. Чай кто разливать будет?

— Фаинка пусть разольет…

— Вон что! — вдруг визгливо вскрикнула Антонина. — Это чтоб в своем-то доме… полюбовницу завел… за хозяйку допустить. Не бывать этому. Пока жива буду, не допущу.

Бурый зажимал рот жене, но она вырывалась и продолжала выкрикивать.

Как большинство некрасивых женщин, Антонина была ревнива и уже давно подозрительно смотрела на отношение Бурого к Фаине. Предложение Бурого оказалось последней каплей, переполнившей чашу, и Антонина перестала стесняться. Бурый избил бы ее, если бы не было правды в ее словах. В мыслях он давно уже ставил Фаину на место своей постылой жены. Обратился к сидевшей тут же старухе матери.

— Хоть бы ты, мамонька, образумила дуру. Кричит ни-весть что, а вверху посторонние люди. Да замолчи ты, куча! — уж сам крикнул он на жену.