– Клэр? – Это был голос Грейс, прозвучавший тревожно и резко, как полицейский свисток. – Клэр, где ты? С тобой все в порядке?

Романо вскочил на ноги, одновременно поднимая девушку. Он поддерживал ее, а она, покачиваясь, глядела огромными непонимающими глазами и даже не догадалась пригладить волосы.

– Мы здесь, Грейс, – сказал Романо ровным голосом; лицо его приобрело свое обычное властное выражение, и не было на нем теперь ни тени той страсти, что пожирала его минуту назад. Клэр будто холодной водой окатили – заметив эту перемену в нем, она пришла в себя, высвободилась из его рук, поправила платье и привела в порядок прическу. К этому моменту Грейс показалась из-за кустов и замерла при виде двух фигур, стоявших перед ней как статуи.

– Ты… ты в порядке? – спросила Грейс, запинаясь. – Я... Аттилио сказал, что ты пошла поговорить с Романо, но долго не появляешься. Он начал беспокоиться.

– Можешь сама убедиться, что он беспокоился зря, – ответил Романо тоном, подсказавшим Клэр, что Романо еще сведет счеты с учителем. – Как видишь, Клэр в полной безопасности.

– Да я и не думала... – Грейс помолчала мгновение. Потом сказала более уверенно: – Ты не хочешь вернуться к гостям, Клэр?

– Романо! – произнесла Клэр со слабой надеждой в голосе, перевернувшей его душу. – Ты больше ничего не скажешь?

Они смотрели друг на друга довольно долго – высокий, отчаянно красивый и опасный в гневе мужчина и хрупкая, светлокожая девушка-англичанка.

Да, конечно, он хотел сказать, и очень многое. Рассказать, что на самом деле чувствует, воззвать к той нежности, что живет в ее сердце. Отбросить прочь сомнения. Покончить с этой пыткой...

Еще я хочу обладать ею, черт возьми, думал Романо. Он вновь возбудился при мысли, что могло бы быть, если бы Грейс им не помешала. Хочу вонзиться в это нежное, мягкое тело, думал он, заполнить ее... заполнить всю ее, пока она не потеряет способность думать. Подвести ее к самому краю, а потом не торопясь ласкать, пробовать на вкус. А потом мы вместе полетим в пропасть невыразимого наслаждения. После чего – начнем все сначала.

Я хочу видеть ее лицо в тот миг, когда буду обладать ею и когда заменю для нее собой целый мир. Хочу чувствовать ее малейшее движение, чувствовать, как она вздрагивает, когда я достигну ее самой сокровенной сути.

Да, я хочу ее. Хочу ее всю: ум, душу и тело Но обладание умом и душой невозможны, значит – остается уйти. Я еще раньше знал, что мне не следует сегодня являться сюда, но поддался непростительному эгоизму. Думал оправдать себя, объяснить необъяснимое. Нет, я не могу позвать ее в ад, в котором пребываю сам.

– Романо?

Этот смущенный, удивленный шепот был последней каплей, переполнившей чашу. Он посмотрел на нее долгим, прощальным взглядом, запоминая каждую ее черточку – влажные карие глаза с затаившейся в них обидой, дрожащие губы. Его же губы сложились в жесткую, упрямую линию:

– Прощай, Клэр.

Она не ответила, только не отрываясь смотрела на него. Грейс обняла ее покрепче. А он... развернулся и зашагал прочь.

– Я еду с тобой в аэропорт, – уже в третий раз за это утро сказала Грейс, – и не хочу слышать никаких возражений. Джина и Анна прекрасно справятся с близнецами в эти несколько часов. Кроме того, иногда пососать из бутылочки им полезно – ты сама это знаешь. Лоренцо тоже за ними с удовольствием присмотрит. Да и Донато обещал быть дома сразу после обеда. Видишь, сколько народу будет плясать вокруг них.

– Ты действительно можешь на несколько часов отлучиться? – тихо спросила Клэр. Это будет первый случай после рождения Романо и Клэр, когда мать оставит их на какое-то время. Сначала Грейс была беспокойной мамашей, как и большинство из них: постоянно проверяла, как младенцы себя ведут, и, стоило им засопеть или застонать во сне, вскакивала с места. Но время шло, Грейс убеждалась, что близнецы набирают вес и растут, что сигнальные звоночки, укрепленные на кроватках, не подводят, и успокоилась.

– Действительно могу. – Грейс улыбнулась подруге, угадав ее мысли. – Наконец-то я уверилась, что они будут жить, – уверилась отчасти благодаря тебе, твоему здравому смыслу и четким указаниям. Я... кроме тебя и Донато я не могла ни с кем поделиться своими страхами. Знала, что должна преодолеть их сама, но ведь хотелось и поговорить...

– Я тебя понимаю, – мягко сказала Клэр.

– Я только хочу...

– Что?

– Чтобы ты не пострадала из-за этой истории. Он идиот, Клэр, настоящий идиот. Потерял тебя, и я даже не знаю, что теперь делать: стукнуть его как следует или пожалеть.

Грейс и вчера говорила то же самое; поиски уважительных причин для странного поведения Романо перемежались у нее с приступами праведного гнева, и хотя Клэр понимала, что Грейс говорит все это из любви к ней, ничто не помогало скоротать длинное, жаркое воскресенье. Но вот наступил понедельник, и в этот день Клэр улетала из неаполитанского аэропорта сразу после ленча. С Донато она попрощалась утром, когда он уходил в свой офис. С Лоренцо – едва сдерживая слезы – рассталась тоже утром, еще до его уроков. С учителем попрощалась поспешно и коротко – щадя скорее его, чем себя. И вздохнула с облегчением, когда все кончилось.