Брат сидел на подоконнике у открытого окна. Погруженный в свои мысли, он с неподвижным лицом смотрел на сад невидящими глазами. Мари вспомнила, что Ален уже лет десять не был в Париже и теперь, наверное, вспоминал детство и юность. Как они, вернувшись из коллежа и лицея, полдничали, а перед этим обязательно мыли руки, как играли в крокет на лужайке, как Винсен делал за всех домашние задания по математике. Уютная вселенная, в которой не было трагедий. Повернувшись к сестре, Ален строго посмотрел на нее. Вчера, чтобы усмирить его, Даниэль пришел на помощь Винсену. В этой потасовке Готье охранял Шарля, капельницы, электроды, – врачебный долг был прежде всего, – а потом, разозлившись, выгнал всех из палаты.

– Ты завтракал? – сдавленным голосом спросила она.

Удивленный таким ничтожным вопросом, он пожал плечами.

– Тогда пойдем со мной, ты ведь и вчера ничего не ел… Знаешь, утром дети искали тебя.

На самом деле она вернула их, когда они бежали в комнату обожаемого Алена, и обещала, что до ужина он никуда не денется. Только этого нельзя было знать наверняка.

– Ну, хотя бы чашечку кофе, – не отступала она. Неожиданно Ален спрыгнул с подоконника. Он был в белой рубашке с расстегнутым воротником, черных брюках и мокасинах. Загорелый и стройный, он кому угодно мог понравиться, и Мари вдруг удивилась, почему это он живет в Валлонге один, как отшельник. Подойдя к сестре, Ален взял ее за плечи и пристально посмотрел в глаза.

– Мари, – строго спросил он, – и ты можешь с этим смириться?

Она пыталась высвободиться, ей в последнюю очередь хотелось говорить об этом, но Ален усилил хватку.

– Так ты можешь?

– Не в том дело! Все уже произошло. Хочешь ты того или нет, Ален. Историю не переделать…

– Но ты веришь тому, что он сказал?

– Да… Вынуждена!

– Почему?

– В таком состоянии Шарль не может лгать.

В ее голосе зазвучали слезы, и она с трудом сглотнула. Мысль о том, что Шарль умирает, затмевала все остальное, но в этом она не могла признаться брату. Как не могла рассказать о глубоком сильном чувстве к человеку, которого ее брат недолюбливал, а теперь и просто ненавидел.

– Ты по-прежнему будешь защищать его, Мари? Ведь он убийца.

Ален первый произнес это слово. Винсен все объяснения отложил на потом, а Мари ничего не сказала.

– Не теряй самообладания, – пробормотала она. – Подожди, пока все прояснится.

Но Мари была не уверена, что хочет знать больше. Пытаясь взять себя в руки, она вспомнила о бабушке и выпрямилась, вынуждая Алена отпустить ее.

– Подумай о Кларе, – твердо произнесла она.

Отныне это будет их пароль, он будет держать их вместе.

Винсен одиноко стоял у изголовья отца в застекленной реанимационной палате. В это отделение пускали только по одному.

Взгляд молодого человека был устремлен на Шарля: впалые щеки, подбородок, щетина, еще больше ожесточившая черты. Не советуясь с Даниэлем, Винсен принял решение открыть сейф только после смерти отца. Что бы там ни находилось, Винсен пока не считал себя вправе рыться в прошлом умирающего человека.

Винсен ни разу не видел отца больным. Даже недомогающим. И тем более небритым. Для него Шарль был сама элегантность и сила. Не считая Клары, Винсен единственный, кого никогда не отпугивало надменное поведение отца. И он единственный, кто получил несколько приветливых улыбок. Винсен боготворил и побаивался отца, но это не мешало ему любить его. Жаль, что он не сразу понял это.

Чуть наклонившись, Винсен убедился, что простыня колышется в такт дыханию. Это глупо, ведь Шарль подключен к куче аппаратов; если бы сердце остановилось, они тут же забили бы тревогу. Неловко протянув руку, он убрал с осунувшегося лица несколько прядей волос. Больше он ничего не мог, только бессильно ждать. Винсену еще не было тридцати, и он был не готов к таким потерям.

Выпрямившись, за стеклом Винсен увидел Готье: тот делал ему знак выйти. Все еще стоя у кровати, Винсен слегка коснулся руки отца в том месте, где пластырь закреплял иглу капельницы; эта ласка скорее походила на прощание.

– Выйди, – прошептал Готье, – туда бабушку.

После вчерашней ссоры Винсен оценил терпение и доброжелательное спокойствие Готье, его врачебное самообладание. Около двойных дверей реанимационного отделения терпеливо ждала Клара. Увидев их, она твердым шагом направилась к палате.

– Оставайся там, сколько хочешь, – сказал Готье, – я предупредил медсестер. Они поставят стул. Тебе не следует стоять.

Она слегка кивнула и прошла мимо, не обращая внимания на внуков. Ужасная тревога, мучившая ее все эти три дня, вдруг отпустила ее. Материнский инстинкт подсказывал, что надо поторопиться. Скользнув к постели Шарля, Клара сильно сжала его руку.

– Я здесь, мой мальчик, – прошептала она.

Она успела и теперь не оставит его. Он был ее сердцем, ее нутром, ее чувствами, – и скоро она все это утратит. Быстро взглянув на Шарля, Клара закрыла глаза, но она видела восковую кожу и круги под глазами, печать смерти на лице сына.

– Милый, пришло твое время, скоро ты увидишь Юдифь…

Клара открыла глаза: ей вдруг показалось, что ледяная рука Шарля сделала ответное движение. Пальцы ощутимо два раза шевельнулись, и у нее появилась абсурдная, но твердая уверенность, что сын слышит ее.