Шрифт:
Регина поймала себя на том, что жалеет, что она не любовница Маркуса… особенно сейчас, когда он терзал ее губы — жадно, словно умирающий от голода, и вместе с тем умело. И это сводило Регину с ума. Она плавилась в его руках, точно воск, воспламеняя и его, и себя, и очень скоро оба уже сгорали в пламени страсти.
Его губы на мгновение оторвались от ее рта — но только для того, чтобы проложить цепочку обжигающих поцелуев вдоль ее шеи.
— Вы заступились за меня… там, на лестнице. Почему?
— Так вы слышали? — прошептала Регина, сгорая от стыда за своих друзей и их ядовитые языки.
— Конечно. Безмозглые ослы.
— Они ведь даже не знакомы с вами, — пробормотала Регина, хотя, согласитесь, нелегко разговаривать, когда жаркое дыхание обжигает тебе висок, а чей-то настойчивый язык щекочет мочку уха!
— Да ведь и я тоже, оказывается, вас не знал, — прошептал он ей на ухо. — Признаться, вначале я решил, что вы стесняетесь меня… что вам неловко, когда нас видят вместе, и это раздражает вас. Я считал, что именно поэтому вы порой держитесь так, словно ненавидите меня. А потом… потом я услышал, как вы защищаете меня перед своими друзьями.
— Я вовсе не ненавижу вас. И никогда не питала ненависти.
Маркус потерся о ее шею, щекоча ее бородой, и Регина зажмурилась от удовольствия.
— Тогда почему вы вчера были так холодны со мной?
— Потому что это неблагоразумно… когда вы… и я…
— Конечно, это неблагоразумно — но что это меняет? — Горячие губы Маркуса скользнули по ее обнаженному плечу, и спина Регины покрылась гусиной кожей.
— Для меня — меняет. До знакомства с вами я всегда старалась поступать благоразумно. — «Насколько могла, конечно».
— А я — нет. И никогда даже не старался. Уткнувшись носом в его бороду, Регина улыбнулась:
— Знаю. Вам куда больше нравится рычать на всех, обижая людей.
Маркус оцепенел.
— Вы хотите сказать, что я не веду себя так, как вам нравится. Именно поэтому вы считаете, что я поступаю неблагоразумно, когда целую вас? Когда сгораю от желания?
Сердце Регины едва не выскочило из груди.
— На самом деле вы вовсе не хотите меня. — «Вы стали бы презирать меня, если бы узнали, что я не в состоянии читать ваши драгоценные книги». — И потому это неблагоразумно.
Отодвинувшись от нее, Маркус впился в нее таким странным взглядом, что Регина поперхнулась. Глаза его вдруг стали совсем черными. Регина похолодела.
— Наверное, это и есть ваш излюбленный способ превращать мужчин в покорных рабов — притворяться, что вы, дескать, не понимаете, что вы с ними делаете. Потому как… — Взгляд Маркуса скользнул по ее шее, опустился на грудь, обежал ее плечи, и Регина невольно съежилась, — потому как вы не можете не чувствовать, когда мужчина пылает от страсти.
Регина вспыхнула от обиды — выходит, он ничем не отличается от других мужчин!
— Вы жаждете не меня, а мое тело, — презрительно фыркнула она. — Да, мне прекрасно известно, что оно возбуждает в мужчинах желание. А в этом случае разве так уж важно, если к числу моих покорных рабов присоединится еще один?
Оттолкнув Маркуса, Регина круто повернулась и бросилась к двери, но он успел перехватить ее на полдороге. Сильные пальцы словно клещами сжали ее талию, а мгновением , позже он снова притиснул ее к стене. Дрожь охватила Регину, когда его мускулистые бедра прижались к ее телу.
— А вы чего ожидали? — грубо спросил он. — Что ваше тело оставит меня равнодушным? — Губы Маркуса обожгли ухо Регины. — Разве это возможно? Ну, если именно это приводит вас в такое раздражение…
Нотка разочарования в его голосе заставила Регину разъяриться еще больше.
— Нет… я зла потому, что вас интересует только мое тело. Вы то и дело даете мне понять, что считаете меня пустой и бездушной кокеткой, стало быть, вы не можете хотеть меня, потому что вам нравится мой характер, или мой здравый смысл, или, скажем, доброе сердце. Разве не так?
— Если бы мне было нужно только твое тело, — прорычал он, — я бы не торчал сейчас здесь, не мирился бы с твоим ядовитым язычком. Продажных красоток хоть отбавляй — я бы мог найти себе не хуже в любом шикарном борделе Лондона!
Регина окаменела.
— Если это такой своеобразный способ извиниться…
— Проклятие, не собирался я извиняться! Да и в чем я виноват? В том, что хочу вас? Господи, а то я не знаю, что я груб, что веду себя как последний дикарь, что не достоин даже чистить вам башмаки. Только меня это ничуть не волнует.