Слишком много сказано слов об этих событиях, снято документальных кадров, написано книг и статей. В результате драматический сюжет августовского путча и его провала превратился в какой-то идеологический штамп. Люди уже с раздражением вспоминают о тех событиях. Как раньше гордились и рассказывали знакомым о ночах, проведённых на баррикадах, так теперь порой хвастают тем, что никуда не пошли, решили из отпуска не возвращаться и вообще участия не принимали. Это стало более модно, что ли.

Рассказывать об этих событиях необходимо. Но — тяжело.

В ночные часы

Наина, Таня и Лена. Моя жена и мои дочери. Мои добрые помощники. После путча я попросил их записать на диктофон свои ощущения, какие-то воспоминания о тех трех августовских днях. Я знал, что некоторые детали со временем напрочь улетучатся из памяти. И вот я включаю диктофон и слышу взволнованный голос Тани…

Таня. Честно говоря, у меня чувство реальной опасности тогда ещё не появилось (речь идёт о событиях утра 19 августа — Б.Е.). На фоне этого чудесного летнего утра… Хотя вокруг дачи уже было очень много ребят с автоматами.

Папа решил ехать. Надел бронежилет и коричневый костюм. У него выглядывали уголки от бронежилета из-под пиджака. Я подошла и поправила, чтобы не было заметно. У меня возникла ужасная, невозможная мысль, что, может быть, я вижу папу в последний раз.

Наина. Я говорю: «Что вы защищаете тут этим бронежилетом? Голова-то открыта. А главное — голова». Но что толку им говорить. Он уезжает, а дети ему: «Папа, вся надежда только на тебя. Только ты сейчас можешь всех спасти». А я говорю: «Слушай, там танки, что толку от того, что вы едете? Танки вас же не пропустят». Он говорит: «Нет, меня они не остановят». И тут мне стало страшно. У меня появилось ощущение, что может случиться все. Когда он уехал, мы были как на иголках. Мы звонили без конца. Доехал, не доехал? Наконец нам позвонили, что он в Белом доме. Это ожидание было целой вечностью.

Мы решили, что надо и нам действовать. Стали передавать в новые адреса написанное в Архангельском обращение к народам России. Потому что уже кто-то сказал, что телефоны не отвечают. Обрыв? Передать успели только в Зеленоград.

Лена. А мы с Лёшей решили найти на дачах факс. На одной даче нашли, стали передавать.

Лёша (Танин муж). Я позвонил к себе на работу, там ведь тоже был факс, и попросил, чтобы и оттуда во все адреса передавали обращение.

Лена. Первый факс прошёл, а второй после одной странички отключился. Дальше не идёт. Мы промучились довольно долго, пытаясь по всем номерам пробиться, но не удалось. Вернулись к себе в дом. А тут уже приехали за нами. Стоял «рафик» и ребята с автоматами. Охрана — Юрий Иванович, Алёша. Мы решили, что отправляем маму с детьми.

Наина. Мы поехали на «рафике» и двинулись какими-то окольными путями.

Таня. Но сначала собрали вещи, я побежала в теплицу — за рассадой мы ухаживали все лето, первый раз посадили там огурцы и помидоры — собрала что можно. Дети притихли, когда увидели людей с автоматами.

Лена. Мы посадили ребят в машину и дали им инструкцию: как только скажет Юрий Иванович, надо ложиться на пол и не спрашивать, почему. Боря спрашивает: «Мама, они в голову стрелять будут?» Вот эта фраза нас потрясла. Я подумала: не знаю, как это все кончится, но ужасно, когда дети задают такие вопросы.

Наина. Когда я сегодня читаю про Грузию, Абхазию, про Осетию и Ингушетию, у меня всегда перед глазами стоят наши дети. В них не стреляли, но и то, что было — ужасно. А на Кавказе, в Нагорном Карабахе, всюду, где льётся детская кровь! И вот когда смотришь, как бабушка, дедушка или мама держит за руку ребёнка и бежит, чтобы спастись, а эти политики что-то там ещё выясняют — такой охватывает гнев!

И ещё меня поразило, как дети вдруг осознали все, абсолютно все и молчали.

Лена. На «Волге» Лёша, Таня и я поехали домой. Пока ехали по Калужскому шоссе, все было тихо. А когда свернули на кольцевую, ехали уже все время мимо танков. Они заняли правую, самую крайнюю полосу и шли один за другим. Было неприятно видеть, как наши же ребята сидят на танках, такие весёлые, улыбающиеся. Мы думали: неужели они будут стрелять? Ведь свои же!..

Лёша. Колонна гигантская шла. Многие машины у них ломались, и они их дружно стаскивали на обочину. По Минскому шоссе доехали до гостиницы «Украина» — перекрыто. Стоят БТРы. Развернулись. Поехали через Шелепихинский мост. Но он тоже был перекрыт. Пришлось ехать через Мневники. В конце концов добрались до Белорусского вокзала, а там уже рядом — дом.

Лена. Когда ехали в районе Филей, возникло ощущение, что все это происходит во сне. Мы в таком напряжении мчимся, достаточно реально осознавая происшедшее. А вокруг люди спокойно идут в магазин. В этих районах на окраинах течёт обычная жизнь.

Лёша. Что на окраинах, если даже в центре у метро женщины спокойно покупали в лавках овощи, арбузы. Казалось, что ничего не происходит.

Лена. Это позже мы сообразили: они же ещё не видели танков, не знали, что на Москву надвигается. Мы приехали домой, зашли в квартиру. Женя Ланцов (сотрудник охраны — Б.Е.) уже был там. И он нам говорит: «Ребята, к окнам не подходите». От этого напряжение усилилось. Не подходить к окнам, не выходить на балкон…

Таня. Лёша в понедельник рвался пойти на работу. Валера у нас был в полёте. Я говорю: «Лёша, ты сейчас единственный у нас мужчина, неизвестно, как все сложится, ситуация такая напряжённая. Я тебя очень прошу, останься, никуда не ходи. Ну, представь, кому-то из женщин плохо станет, мало ли что». И он в понедельник не пошёл на работу, хотя там все его ребята собрались.