— Объяснитесь ради самого Бога! Вы приводите меня в ужас, баронесса! — вскричал Мишель в волнении.

— При помощи Божией мне удалось с опасностью для жизни завладеть этим макиавеллическим планом, который диким зверством своим превышает всякое вероятие.

— И план этот?

— В моих руках, вот он.

Баронесса подала ему бумаги, которые несколько дней назад отняла у Жейера.

Офицер с живостью взял их и принялся, было читать.

— Позвольте, — остановила она его.

Он поднял голову и сунул бумаги в боковой карман.

— Говорите, баронесса, — сказал он, — теперь я в долгу у вас.

— К сожалению, — грустно возразила она, — не известно еще, не способствовали ли мои усилия только к ускорению страшной развязки. Четыре дня эти бумаги в моих руках и я напрасно ищу вас везде; сегодня я напала на ваш след случайно, а между тем, сколько протекло часов в эти четверо суток! Кто знает, не был ли человек этот предупрежден своим соучастником Жейером, у которого я отняла бумаги?

— А! Этот гнусный жид также участвует в заговоре?

— Он главный поверенный Поблеско.

— Где же сам Поблеско?

— Уже десять дней, как скрывается под ложным именем, он втерся…

— Дессау! — воскликнул молодой человек в неудержимом порыве.

— Да, под этим именем скрывается он.

— Зачем не послушали меня! — вскричал молодой человек с сердцем. — Я почуял его с первого же взгляда, несмотря на искусную гримировку. О! Теперь он поплатится мне за все. Я бегу…

— Постойте! — удержала она его, заставляя сесть опять, так как Мишель уже вскочил с места и готов был броситься вон.

— Правда, мне все надо знать, прежде чем карать.

— Вы говорите о каре, — возразила баронесса, грустно покачав головою, — кто знает, не исполнил ли уже человек этот своего замысла и ускользнул от вашей мести.

— Объяснитесь ради самого Бога! Я горю нетерпением; мне надо лететь на помощь к своим.

— Если все свершилось, то уже поздно, если же не сделано еще, то у вас несколько часов впереди — замышляемое злодеем есть дело мрака и может совершиться только ночью. Где ваши вольные стрелки остановились на биваках третьего дня ночью?

— Близ уединенной сыроварни, хозяин которой при первом слухе о войне бросил свое заведение и укрылся в Кольмаре.

— Это не то. Видели вы с тех пор ваш отряд?

— Нет, четыре дня не видал; я иду впереди разведывать дорогу.

— Как же Лилия нашла вас в стане?

— Этоне стан, мы только привал делали, чтоб отдохнуть часок и позавтракать. Когда я получил ваше письмо, содержание которого встревожило меня, я тотчас отправил к друзьям человека надежного предупредить их не трогаться с места и ждать моих распоряжений.

— Вы поступили благоразумно, этот человек, вероятно, и принесет вам сведения.

— Часа через два-три он непременно будет назад.

— Дай-то Бог, чтоб я ошибалась и принесенные им известия были отрадны! Где остановился ваш отряд вчера вечером?

— В большой сыроварне, хозяин которой до сих пор не хотел оставлять своего дома и оказал самое радушное гостеприимство.

— Далеко это место от Севена?

— Нет, милях в трех, не более.

— Если так, то вооружитесь всем вашим мужеством.

— Баронесса, умоляю вас…

— Меры приняты были заранее, чтоб похитить всех дорогих вам существ: мать вашу, сестру, невесту — особенно сестру, которую Поблеско поклялся сделать своей любовницей.

— О! Это невозможно! — вскричал Мишель, вскакивая. — Господь не попустит подобного злодеяния… я бегу…

— Да куда же вы пойдете? Что можете вы сделать? Кто знает, куда Поблеско увлек свои жертвы?

— Я узнаю! Прощайте, баронесса. Да благословит вас Господь за услугу, которую вы хотели оказать мне! Пустите меня, я должен идти, я спасу их, клянусь, или умру!

— Берегитесь! Берегитесь! — вскричала баронесса, бросаясь к нему и дернув его назад.

В то же мгновение раздался выстрел и вслед за ним другой.

— Ах! — вскричала баронесса и зашаталась. Мишель поддержал ее.

Она страшно побледнела, и большое кровавое пятно показалось на ее лифе под левою грудью.

Молодой человек взял бедную женщину на руки, перенес ее в глубину дупла и положил на солому.

Вдруг стремительно прибежали двое. Лилия со слезами бросилась к баронессе, а Паризьен остановился у входа.