Оборотень вовсе не ожидал такого восторженного приема, при скромности своей он сильно был озадачен, и в самом деле, никогда его возвращение, после отсутствия более или менее продолжительного, не производило такого эффекта.

Он хотел уже осведомиться о причине, но ему не дали времени.

Гартман, Ивон и Отто завладели им, увлекли в комнату, где заперли за собою дверь, и голосом, который дрогнул не раз, Ивон рассказал без дальних околичностей события предыдущей ночи до мельчайших подробностей.

С грустным вниманием слушал контрабандист, не прерывая ни одним словом, печальный рассказ молодого человека, в голосе которого звучало отчаяние, трогающее сердце.

Когда же он кончил, Оборотень проворчал, качая головой и как бы рассуждая сам с собою:

— Вот несчастье-то! Что скажет командир Мишель?

— Увы! — вскричал Гартман. — Он будет в таком же отчаянии, как и мы все.

— С ума можно сойти! — пробормотал Ивон. Контрабандист гордо поднял голову, взор его сверкнул молнией.

— Нет, — сказал он, — не время теперь предаваться горю, надо открыть виновных и отплатить им по заслугам, надо доказать этим врагам без совести и чести, нападающим на женщин, что не такого мы закала люди, которых оскорблять можно безнаказанно. Что вы делали после похищения?

— Всю ночь провели в бесплодных поисках. — Насмешливая улыбка мелькнула на губах контрабандиста.

— Вы горожане, — сказал он, — вы ничего не смыслите в лесах и пустыне. Я найду.

— К несчастью, поиски займут много времени и, пожалуй, все-таки ни к чему не поведут, — сказал Гартман со вздохом, похожим на рыдание.

Оборотень слегка прищурил один глаз, и лицо его приняло выражение самое плутовское.

— Я прошу у вас два часа, — сказал он, — разве это много?

— Конечно, нет, — с живостью ответил Отто. — И в два часа?..

— Я все буду знать, — объявил Оборотень ясно и отчетливо.

— Да ведь это невозможно! — вскричал Ивон. — Повторяю вам, что мы производили самые тщательные поиски и ничего не открыли.

— Это не удивляет меня. Я открою все, ручаюсь вам,хоть бы они зарылись в землю, как кроты.

— Дай-то Бог! — пробормотал Гартман в унынии.

— Когда вы приметесь за поиски? — спросил Ивон.

— Сейчас же, — ответил он.

С этими словами он отпер дверь и крикнул:

— Эй! Мальчуган!

Ребенок прибежал почти мгновенно, говоря:

— Я тут батюшка.

— Не следует ничего забывать, — сказал Оборотень скорее про себя, чем присутствующим.

Тут он обратился к ребенку, стоявшему неподвижно на пороге.

— Мальчуган, ступай-ка ты назад в шалаш, откуда мы пришли, знаешь?

— Знаю, батюшка.

— Слышал от товарищей, что тут было ночью?

— Слышал, батюшка.

— Все передай командиру и скажи, что его ждут здесь с остальными, чтобы он спешил. Понял, мальчуган?

— Понял, батюшка.

— Повтори-ка для примера.

Мальчик повторил без малейшей ошибки инструкции, данные ему отцом.

— Хорошо, ты умник, смотри же духом беги, не зазевайся дорогой.

— Не беспокойтесь, батюшка.

Он поклонился, взявшись за клок волос, шаркнул ногой и убежал.

— Том, сюда, старикашка! — крикнул Оборотень. Собака примчалась на середину комнаты.

— Останься со мною, старикашка, у нас с тобою дело есть, — сказал он, похлопав собаку по спине.

Та устремила свои красные глаза на хозяина и помахала хвостом.

— Можете вы свести меня в комнату, которую занимали дамы? — спросил контрабандист. — Мне надо взглянуть на нее.

— Пойдемте, — ответил Отто.

Они вышли и вскоре были в большой комнате, где стояли четыре кровати, отделенные ширмами.

— Здесь, — сказал Отто.

— Останьтесь за дверью, но пусть она будет отворена, — продолжал контрабандист.

И, позвав собаку, он вошел с нею в комнату.

Постели были разрыты, крышки чемоданов откинуты, словом, все в величайшем беспорядке.

Оборотень, от которого не отходила собака, тщательно осмотрел комнату, порой останавливаясь, чтобы дать Тому понюхать платье, шаль или носовой платок.

Перчатку Ланий, брошенную на столе, он неоднократно заставлял Тома нюхать, и каждый раз после того собака помахает хвостом, тихо тявкнет и посмотрит на хозяина умными глазами.