— О, проклятый человек! Я отомщу.

Капитан пожал плечами и не отвечал.

— Это решено, вы отомстите… если можете, — сказал с насмешкой Оборотень. — Ну, что нам делать с этим красавчиком и его товарищами? — продолжал он, обращаясь к капитану.

Мишель сказал ему шепотом несколько слов.

— Хорошо придумано, — сказал Оборотень, смеясь. — Пошлите-ка ко мне моего мальчугана.

Мишель удалился медленными шагами и стал возле повозки, которая отъехала на несколько шагов.

— Поди сюда, Зидор, — сказал Оборотень. Наклонившись к его уху, он шепотом отдал ему приказание.

Мальчик побежал к Паризьену.

— Теперь мы остались вдвоем, мой красавчик, — обратился контрабандист к своему пленнику и вытащил из-под платья сверток веревок.

— Что намерены вы делать?

— Повиноваться полученным мною приказаниям, вот и все. Это простая формальность, чтобы не допустить вас сыграть с нами слишком скоро одну из тех скверных штук, которую вы, без сомнения, замышляете. Вы видите, что я деликатно поступаю с вами. Я мог бы вас обыскать, но не сделал этого, поэтому послушайтесь меня и будьте милы.

Поблеско вздрогнул; он подумал о своем поясе. Улыбка ненависти мелькнула на его губах, побледневших от гнева, и он покорился.

— Делайте, что хотите, — сказал он.

— Я так и намерен, — ответил тот все с насмешкой. Тогда он начал связывать своего пленника, и когда удостоверился, что ему будет совершенно невозможно освободиться от своих уз, завернул ему голову и лицо носовым платком, а потом засунул ему в рот вместо кляпа галстук, который снял с него, когда освобождал от зубов Тома.

— Вот и кончено, — сказал контрабандист с видом удовольствия.

Тогда он взвалил Поблеско на плечи и пошел к Паризьену, который, со своей стороны, делал то же самое со своими пленниками.

— Э, э! Мастер же вы, приятель; славно вы исполнили свое дело, — сказал контрабандист, восхищаясь тем, как Паризьен связал бедняг, которых прежде отделал так славно.

— Я не умею говорить по-немецки, — ответил Паризьен угрюмым тоном, — но я был в Африке в плену у арабов, они меня научили делать петли и узлы. Вы видите, что это может пригодиться при случае. Ничего не может сравниться с опытностью, — прибавил он философически. — Помогите-ка мне теперь.

Они перенесли своих пленников в лес, осторожно положили на землю довольно далеко друг от друга, по два с каждой стороны.

— Почему бы не положить их всех вместе? — спросил Паризьен, когда эта предосторожность была принята.

— Какой же ты дурак при всем твоем уме, Паризьен, друг мой, — сказал, смеясь, Оборотень, — разбросав таким образом наших пленников, мы принуждаем тех, которые пойдут отыскивать их, потерять гораздо больше времени, а этим потерянным временем мы воспользуемся, чтобы улепетнуть. Понимаешь ли теперь?

— Правда, я более ничего, как дуралей, мне это в голову не пришло. Мысль хорошая. Я воспользуюсь ею при случае. А с лошадьми-то что мы сделаем? Звери хорошие; жаль оставлять их здесь.

— На этот раз, Паризьен, мой амурчик, ты прав. Мы переменим нашу инфантерию на кавалерию; для нас это будет выгодно.

— Ну и прекрасно. А мне уже начинало надоедать идти как бродяге.

Лошади были отвязаны и приведены к повозке. Все трое сели на седла и поехали.

Дамы присутствовали невидимо при всем происходившем. Они сначала было испугались, но почти тотчас успокоились и были расположены теперь весело продолжать свой путь.

— Подъезжай сюда, Паризьен, — сказал Мишель через минуту.

— К вашим услугам, капитан.

— Ты знаешь, что я очень доволен тобою. Ты очень кстати нам помог.

— Это вы, верно, говорите об ударах-то ружьем, капитан. Я уверен, что у них болит поясница, — ответил он, смеясь и крутя усы.

— Расскажи нам, как ты успел так кстати нам помочь. Не будь славной собаки Оборотня, нам пришлось бы довольно плохо, и ты явился как раз в пору.

— Вот вам в двух словах как было дело, капитан. Я с высоты моего насеста увидал, как вы поехали, а Оборотень сделал мне знак, на который я ему ответил. Не так ли, Оборотень?

— Я уже сказал это капитану, который тревожился о тебе, и прибавил: не беспокойтесь, если Паризьен нейдет, то это, верно, потому, что у него есть на это причины.

— Ах! Да, и причины-то важные, капитан. Представьте себе, что в ту минуту, как вы выходили из дома, не подозревая ничего, я с высоты своего насеста видел все, что происходило внутри, и приметил вдруг трех человек, которые выводили лошадей оседланных. Потом в ту же минуту явился господин, тот самый, которого собака так хорошо отделала, и отдал приказания тихим голосом. Тогда молодцы сели на седла и стали около калитки, готовые, вероятно, ехать по первому сигналу. Натурально, эта проделка показалась мне подозрительной. Тогда, вместо того, чтобы сойти, я скрылся еще с большим старанием, решившись дождаться конца этой проделки. Я ждал недолго, не более четверти часа; потом высокий блондин сделал знак человеку, который стоял возле калитки. Тот отворил ее, и мои молодчики поскакали как будто их мчал черт. Надо думать, что у них лошадей было недостаточно, потому что один сидел позади другого на одной лошади.