По знаку капитана Пипермана, взвод, назначенный для расстреляния, приблизился.

Осужденные стали в один ряд и заложили руки за спину.

Командир поднял шпагу. Раздался залп; тринадцать несчастных пленных упали.

— Правосудие совершено! — сказал командир. — Пусть сейчас похоронят этих людей. А вы, — прибавил он, обратившись к улану, который, ни жив, ни мертв, участвовал при казни своих товарищей, — вы свободны; вам развяжут глаза и отведут на аванпосты. Не забудьте поручение, данное вам, а особенно помните, что вы только чудом избавились от смерти. Старайтесь не попадаться к нам в руки. Господин адъютант, отведите этого человека на аванпосты, а мы, господа, вернемся в залу совета; пора продолжать наше заседание. Не все еще кончено. Нам остается судить еще двух шпионов.

Командир и его офицеры пошли в хижину, между тем как улан с завязанными глазами был уведен патрулем волонтеров.

Когда члены совета собрались вновь, наступила минута молчания. Все эти честные люди с прирожденным чувством долга испытывали невыразимую скорбь после казни, которую так настоятельно требовали обстоятельства.

Мишель и Паризьен не вставали со своих мест. Почти немедленно обвиняемый был введен унтер-офицером и несколькими волонтерами.

Он вошел, по-видимому, очень спокойно, улыбаясь со свойственным ему видом добродушия, поклонился судьям, потом сел на приготовленный ему табурет и, заложив одну ногу на другую, небрежно играл цепочкою часов, в ожидании, когда председателю угодно будет обратиться к нему с речью.

Тот справился сначала с бумагами, которые лежали перед ним на столе, потом поднял голову, пристально поглядел на барышника, как бы стараясь дать себе отчет о характере человека, с которым ему предстоит иметь дело, и после этого беглого обзора спросил:

— Ваше имя?

— Ульрих Мейер.

— Откуда вы родом?

— Из Росгейма близ Страсбурга.

— Стало быть, вы эльзасец?

— Точно так, господин председатель, спокон века.Мейеры известны в наших краях.

— Который вам год?

— Сорок семь минуло три месяца назад.

— Чем вы занимаетесь?

— Мы все барышники и ремесло это у нас в роду передается от отца к сыну, Я продаю и покупаю лошадей, как делал это до меня отец, а до него дед.

— Где вы обыкновенно живете?

— В Страсбурге; но бываю там мало. По занятию моему, я в постоянных разъездах. Преимущественно я обделываю свои делишки на ярмарках и деревенских праздниках.

— Покажите ваши бумаги.

— У меня отобрали их, когда я был арестован на постоялом дворе Легофа. Вот они там на столе, — указал он пальцем на грязный бумажник, лежавший возле председателя.

— Бумажник заключает только ничтожные бумаги, которые не могут служить удостоверением вашей личности. Есть у вас другие?

— Нет, господин председатель.

— Вы уверены, что нет?

— Я утверждаю это.

— Хорошо; мы потом вернемся к этому вопросу. Итак, вы говорите, что давно уже ремеслом барышник?

— По крайней мере, лет двадцать.

— Вы торговали вне пределов Эльзаса и Лотарингии?

— Нет, господин председатель.

— А лошадьми какой породы преимущественно?

— Никогда других в руках не имел, как французской породы. Я мог бы доказать посредством господина Жейера, одного из первых банкиров в Страсбурге, что незадолго до войны я имел казенный подряд на ремонт трех кавалерийских полков.

— Вы знаете, что к свидетельству господина Жейера теперь прибегать нельзя. Он находится в Страсбурге, осаждаемом пруссаками.

— К несчастью, это справедливо, господин председатель, но я честный человек.

— Вы никогда не ездили за границу?

— О! Очень редко. Для моих дел езжал.

— В последнее время не были?

— Не был, господин председатель.

— Откуда вы ехали, когда вас остановили на постоялом дворе Легофа?

— Из Лоркена.

— А куда направлялись?

— Я собирался в Сент-Квирин, но узнав, что им овладели пруссаки, решился вернуться назад или, по крайней мере, объехать город на таком расстоянии, чтоб не подвергнуться нападению.

— Зачем вы остановились у Легофа?

— Чтоб дать моей лошади отдохнуть и овса поесть, да и самому перекусить.

— Только для того?

— Ни для чего более, господин председатель.

— Вы уверены, что это была ваша единственная цель, что вы не имели, например, в виду переговорить кое с кем?

— Я, господин председатель? — вскричал обвиняемый, остолбенев. — С кем же мне разговаривать на постоялом дворе Легофа, где никогда ни души не видать?

— Вы это положительно утверждаете?