Ирина едва его узнала. Дочерна загорелый, с высветленными солнцем и солью усами и бородой, он напоминал средневекового новгородца или помора. Как рассказал ей по дороге Андрей, он оставил свой НИИ и несколько лет уже плавает на новороссийских танкерах инженером-электронщиком, обретя желанную свободу научной мысли, финансовую независимость и право отдыхать по своему усмотрению четыре месяца в году. И сейчас проводит очередной отпуск в рыбалке и размышлениях.

…День медленно, как это бывает в северной России в разгар лета, угасал, и его закат был полон неизъяснимой и непонятной тому, кто сам не видел, прелести.

Они втроем сидели в дальнем углу усадьбы, как назвал Левашов купленный в прошлом году громадный пятистенок с вырезанной на фронтоне датой: «1914», с заброшенным и выродившимся яблоневым садом. Внизу блестела гладь Селигера, за нешироким плесом отражались в воде стены и башни древнего монастыря, который никто не пытался охранять как историческую реликвию по причине абсолютной удаленности от всякого подобия цивилизации, а дальше, за островом Столбным, склонялось к закату большое медное солнце. В камышах на берегу шелестел ветер.

Они сидели в дряхлых плетеных креслах, не спеша отхлебывали пиво из тяжелых, как трехдюймовые снаряды, литых стаканов, и Новиков близко к тексту пересказал Левашову то, что узнал от Ирины, а сама она, словно это ее как бы не касалось, смотрела по сторонам совершенно отсутствующим взглядом, демонстрируя то ли полное доверие к мнению и позиции Новикова, то ли, наоборот, желая показать, что она не хочет иметь со всем этим ничего общего.

Левашова ее поведение нервировало, он все пытался понять, в чем вообще смысл ситуации, при которой его вынудили присутствовать, и не напоминает ли это семейную сцену, когда супруги общаются через посредников. Ему также приходилось думать, как расценивать возобновленную связь Новикова и Ирины, и уж потом, в третью только очередь, до него дошел истинный смысл и суть разговора.

– Знаете, мальчики, вы тут общайтесь, а я пойду по деревне пройдусь. Сто лет не видела такой глуши. К озеру спущусь…

Ирина ушла, друзья остались вдвоем.

– И все так и есть? – после долгой паузы спросил Левашов.

– Нет, пошутить захотелось.

– И ты ей веришь?

– Не хотел бы, но…

– Сподобились. Впрочем, это даже справедливо. Я о чем-то эдаком всю жизнь мечтаю.

– Концерт по заявкам продолжается. К твоей теме это близко?

– Не слишком. Я больше искривленными пространствами интересуюсь. Но кое-что позаимствовать можно. Например, идею канала. Пробой через время, но значит – и через пространство тоже. Как-то же она к нам попала.

– Ну, поговори с ней. Может, что и выяснишь. Правда, состояние у нее сейчас… Смотрю, и душа переворачивается… Я ее чего и привез: глядишь, рассеется. И тебя проконсультирует по старой дружбе…

– Дружбе… – покривился Левашов. – Ты же знаешь, как она ко мне относится.

– А вот она уверена, что это ты ее терпеть не можешь. Интересно, да? «Синдром Левашова» – хорошее название для специфических форм определенного недуга, когда скрытые эмоции из подсознания, вытесняясь в сознание, преобразуются в псевдонеприязненное отношение и поведение при общении с возбудителем. Красиво сформулировано? Продаю…

– Да пошел ты со своим юмором…

– Чтобы я так был здоров, сказали бы тебе в Одессе. Скажи лучше, а тебя что, совсем не задевает, что она оттуда?

– Что она оттуда или что она оттуда?

– Второе.

– Знаешь – абсолютно. Для меня она – та же самая Ирка.

– В которую ты, как я теперь понял…

– Может, прекратишь?

– А зачем? Кстати, она не только свободна сейчас, а жутко одинока. Космически… Гляди, каламбурчик вышел.

– А ты?

– Я… Мой поезд уехал вон аж когда… И, окромя сентиментальных воспоминаний и суровой мужской дружбы, нас с ней ничего не связывает.

– Мели, Емеля… Развелось психологов, а нет чтобы девушке попросту в глаза посмотреть. Стала б она с каждым недоумком за полтыщи кэмэ ни с того ни с сего гнать… Поверь моему опыту. Особенно у замужних, году так на третьем-пятом, сентиментальные воспоминания способны превращаться в материальную силу…

– Ладно, размялись. Давай по делу.

…Ирина вернулась, когда уже почти стемнело. Ее прогулка по деревне не вызвала у местных жителей, проживающих тут в количестве около пятнадцати человек, никаких внешних проявлений интереса. Тут всяких туристов видели.

Мужчины встретили ее радостными возгласами и непривычными в их устах комплиментами, и она поняла, что ее дело плохо.

– Предлагаю считать сумерки сгустившимися и перейти в дом, а то свежеет, да и комарики… – сказал Левашов.

– Принято. Ведите меня…

Левашов зажег большую двенадцатилинейную лампу под зеленым абажуром. Пряный запах керосина, тьма, собравшаяся по углам из центра комнаты, мягкий золотистый отсвет свежевыскобленных и проолифенных бревенчатых стен сразу создали уют.