Я осторожно опустил Нанли у входа. Анотина высунулась наружу и обхватила его за плечи. Таким манером, втаскивая с одной стороны и подталкивая с другой, нам удалось протащить беднягу сквозь узкий лаз. Когда я и сам прополз за стену, я встал не сразу, а перевернулся спиной на камни, переводя дух. Мышцы болели от напряжения, а дышал я ненамного ровнее, чем инженер.

– Клэй, – коснулась моего плеча Анотина, – зачем мы сюда пришли?

– Помоги подняться, – попросил я. Она подала мне руку.

Здесь царила прежняя безмятежность: тихо плескала вода в фонтане, обезьянка танцевала свой танец. Я обернулся. К моему облегчению, в отличие от прочей островной растительности дерево с белыми плодами эпидемия разрушения не затронула. Как я и надеялся, зеленые листья были на месте, а бледные шары плодов висели на ветках тяжело и спело. Брисден, не выпуская из рук бутылочку с серебристой жидкостью, уселся на кольцевидную скамью, и эта идиллическая сцена заставила меня приободриться.

Я направился к дереву, попутно описывая шагавшей рядом Анотине те свойства белого плода, о которых мне было известно. Продолжая свой рассказ, я взобрался на скамью рядом с Брисденом и потянулся к нижним ветвям, чтобы сорвать довольно крупный экземпляр – такой спелый и белый, что казалось, будто он светится. Сжав его в руке, я вновь ощутил сладостный аромат, навевающий мысли о рае. Я будто опять очутился в Мисриксовом Музее руин, где сам когда-то отведал сочную мякоть экзотического фрукта. Я даже замолк на минуту, задумавшись над тем, как и когда белый плод меня изменит. А может, то, что я до сих пор жив, – и есть признак его чудотворного влияния?

– Ты и впрямь надеешься, что это поможет? – с сомнением спросила Анотина, прерывая поток моих мыслей.

– Возможно, – ответил я, спрыгивая со скамьи.

Брисден, в последнее время необычайно молчаливый, разразился очередной тирадой – кажется, что-то по поводу природы чудесного и нечудесного.

Мы с Анотиной вернулись к Нанли и опустились подле него на колени. Свободной рукой вытащив из башмака скальпель, я стряхнул с него тряпочку. Другой рукой я держал перед собой плод. Идея заключалась в следующем: нарезать мякоть такими тонкими ломтиками, чтобы они буквально растаяли во рту раненого. Для начала я очистил его от кожуры, а затем отрезал три сочные пластинки не толще конского волоса. Положив их на ладонь, я отдал скальпель Анотине. Потом наклонился к Нанли и вложил ломтики спелой мякоти в приоткрытые губы.

– Подождем пару минут, будет ли какой-нибудь эффект.

– А если не будет? – встревожилась Анотина.

– Я помогу ему расстаться с жизнью. Анотина посмотрела куда-то вдаль, поверх меня, и тяжело вздохнула.

– Гляди, Клэй, небо светлеет. Скоро утро. Было неясно, радует ее наступление нового дня или пугает. Я поднял голову: звезды растворялись в черно-голубом небе. Нанли вдруг застонал, и я быстро обернулся к нему.

– Нет… – выдохнул я, увидев, как кожа на лице инженера собирается складками. Я понятия не имел, что сейчас произойдет, но чувствовал, что ничего хорошего.

– Он чернеет! – вскрикнула Анотина, указывая на какие-то точки, что появились вокруг рта Нанли.

Эти пятна растекались как пролитые чернила, окрашивая каждый дюйм кожи инженера, текстура которой тоже претерпевала стремительные метаморфозы.

На наших глазах за каких-нибудь пару секунд тело Нанли превратилось в сморщенную темную массу – будто упавшая с дерева слива, сгнившая и высохшая на солнце. Анотина вскочила на ноги и попятилась.

– Это и есть твое чудо?! – крикнула она, словно подозревая меня в злом умысле.

Я тяжело покачал головой, не в силах вымолвить ни слова. Оставалось только бессильно смотреть, как она уходит прочь, к скорчившемуся на скамье Брисдену. Хуже всего было то, что я никак не ожидал такого жуткого исхода, а ведь должен был! Выросший в мнемоническом мире плод не мог быть райским. Сочная мякоть, гладкая кожура, даже самые мельчайшие косточки – все это было не более чем прекрасной символической маской для одного из кошмаров Белоу.

Я сидел на корточках и пытался представить лицо Нанли, но не мог. В том, что от него осталось, не было ничего человеческого – за исключением рубашки и штанов. Единственное, что почему-то всплыло в памяти, – дрожащее колечко сигаретного дыма. Оставив оплывшую массу в покое, я решил присоединиться к остальным и направился к скамье. Брисден, вытаращив глаза и обливаясь потом, нес околесицу с прямо-таки рекордной скоростью, словно приближаясь к некоей кульминации. Анотина сидела сгорбившись, закрыв лицо руками.

– Если бы я хотел погубить его, то не стал бы рисковать жизнью, спасая от Учтивца, – сказал я ей.

Она всхлипнула и безвольно махнула рукой.

– Знаю, Клэй. Прости.

– Какие будут предложения? – устало спросил я. Анотина покачала головой и сказала, глядя мимо меня:

– Разрушение скоро начнется и в городке. Если уже не началось. А там уже останется недолго…

– Значит, ты сдаешься?

– А ты нет?

– Я могу пойти поискать Учтивца. Сомневаюсь, правда, что я одолею его в одиночку.

– А я сомневаюсь, что мы одолеем его и вдвоем, – возразила Анотина.

В эту секунду Брисден прекратил свои разглагольствования. Утерев лоб рукавом, он глянул на нас так, словно мы только что материализовались из пустоты.

– С возвращением, – улыбнулся я.

– Я никуда и не уходил, – огрызнулся он. – Пока вы тут делали чернослив из моего лучшего друга, я искал решение в споре с самим собой.

Скажи это кто-то другой – я бы, наверное, оскорбился, но у меня уже выработался иммунитет на его весьма своеобразное чувство юмора.