– Попробуй, если сумеешь, я же не против. А если из нашей текущей обстановки исходить… Прими во внимание, что за обе мировых войны, не считая Гражданской, только кавалерийские части и соединения ни разу не были разгромлены «в ноль». Гвардейские, пехотные и танковые, неоднократно теряли свой состав полностью, бывало, что и знамена, а кавалерийские – из любых сражений, окружений и прочего выходили хоть и потрепанные, но всегда боеспособные. Не было ни одного, подчеркиваю, случая, чтобы кавдивизия была расформирована по причине катастрофических потерь личного состава или полностью сгорела в боях. Тут дело не столько в материальной оснащенности, как в особенностях тактики и психологии…

Но это все теория, пока сам не убедишься, можешь не верить, что в здешних лесах и оврагах кавалерия сможет разобраться с гориллоподобными монстрами лучше, чем путающаяся в полах своих шинелей пехота или застревающие в любой канаве танки. Вообще лошадь плюс человек – это совсем особая боевая единица, в психологическом плане…

Антон увидел – Лихарев заметно помрачнел, что и неудивительно. Тяжесть на него сваливается неимоверная, к такой он не готовился. За десять с лишним лет научился виртуозно ориентироваться в коридорах власти, конструировать свои и распутывать чужие интриги, но не руководить крупномасштабными и физически опасными предприятиями. Большая часть жизни протекала у него в закрытых помещениях, в треугольнике Кремль – Старая площадь [24] – Ближняя дача. Он забыл уже, когда по собственной инициативе выбирался за пределы Москвы, разве что сопровождая вождя в отпуск или все более редкие выезды «на места».

– Да ты особенно не напрягайся. Все мои советы только на тот случай, если я не вернусь. Это маловероятно, однако… Постараюсь за час управиться, так что тебе, глядишь, вообще ничего делать не придется.

– Прошу прощения, я чего-то не понял? По известным причинам вы должны возвратиться к нам максимум через одну-две минуты. Так что при чем здесь час, год, столетие? Живите там хоть сто двадцать лет. А я после вашего ухода рюмку выпью, папироску выкурю и могу считать, что вы, не появившись, тем самым исчезли навсегда и мы абсолютно вольны в своих дальнейших действиях?

– Умозрительно получается именно так. Но опыт подсказывает, что на практике случается по-разному. Сбои всякие, вмешательство неучтенных факторов, включая хрономагнитную бурю, чью-то некомпетентность или злую волю. Я свободно могу не попасть к вам тик-в-тик. Оставляю себе запасец. Скажем, вы ждете до утра по этим часам, – указал он на массивный напольный агрегат девятнадцатого века, отсчитывавший именно внутреннее время особняка. – После чего – действуйте по моему или собственному плану. Когда и где придется встретиться следующий раз… – Антон развел руками. – Живы будем – свидимся.

В гостевой комнате форзейль переоделся в подходящую для вылазки в Москву одежду. Бобриковое полупальто, почти непременные для ответственных работников любого ранга галифе и сапоги, «финскую» шапку с козырьком. Проверил, есть ли патрон в стволе пистолета.

Ну, с богом!

Антон не зря затеял с Лихаревым «прощальный» разговор. Он на самом деле не полностью представлял всех ближайших и отдаленных последствий проводимой акции.

Люди в доме Сильвии находились, как сказано, в зоне «нулевого времени». И могли там пребывать сколь угодно долго, не беспокоясь о том, что без них что-то может случиться во «внешнем мире». Однако, стоит любому из них выбраться наружу, время начнет двигаться в обычном ритме, унося их, как течение щепку от островка, где оставался особняк леди Спенсер. Вернуться обратно будет так же невозможно, как подняться по горной реке на лодке без мотора. Дело не только в непреодолимости давления времени, сам факт возвращения в исходную точку будет означать «отмену» уже совершенных действий, то есть создание очередной новой микрореальности, которая непременно и стремительно начнет расширяться, как трещина в плотине.

Эти теоретические построения в свое время мы подробно разбирали с Берестиным, Ириной, Левашовым. Антон не мог не знать азов хронофизики и, значит, на самом деле возвращаться не собирался? Именно так. Если его миссия завершится успешно, делать в доме Сильвии и в реальности, приговоренной к консервации, ему совершенно нечего. Но он все же допускал вероятность неудачи, пусть и не хотел в это верить. Скажем, не окажется на месте шульгинской закладки, по какой угодно причине. Тогда придется вернуться, чтобы с исходной позиции, посоветовавшись с Замком, предпринять вторую попытку.

Но такое возможно только в том случае, если в Москве с ним не случится какого-нибудь значимого события. Если же оно произойдет, останется одно – возвращаться в Крым, к Ирине, предоставив реальность-38 собственной участи.

Думать о неудаче, еще не приступив к работе, – последнее дело, и он выбросил контрпродуктивные мысли из головы. Верно сказал некий германский полководец: «Как ты можешь утверждать, что приказ невыполним, до тех пор, пока не сделал все, что в твоих силах, чтобы его выполнить?»

Внутри любой реальности, не исключая и эту, Антон перемещался не создаваемым установкой СПВ каналом, а собственным способом, напоминающим перенос материального тела через эфирные сферы тонкого мира по баллистической траектории. Этим он создавал ощутимое возмущение пространственно-временного континуума, которое дуггуры, если располагают подходящей аппаратурой, вполне могли засечь, как вспышку молнии, след стартовавшей ракеты или круги на воде от брошенного в пруд камня. А могли и прозевать. Как повезет.