— Тысяча извинений, — бормотал он как заведенный, пытаясь подняться с земли. — Тысяча извинений…

— Отнесите его в тень, — сказал Роб его товарищам, — и налейте ему кружку эля.

Пока каменщика поили элем, старшина отдал указание своим помощникам вытесать новый блок взамен поврежденного. Саймон недовольно поджал губы: опять хозяйству убыток! Надо сказать, этот человек был опытным управляющим и строителем и служил еще Найджелу, брату короля Брюса. Но после того как сэр Найджел умер в английском плену, он перебрался в принадлежавший его кузену Гленлион — эту, как ему казалось, тихую гавань, откуда уже не придется уезжать. Порой он вспоминал добрым словом своего прежнего хозяина сэра Найджела и скорбел о его безвременной кончине. Роб отлично понимал Саймона, поскольку чувство утраты было хорошо знакомо и ему. За годы не прекращавшихся междоусобиц и войн с Англией он потерял множество друзей и родственников, не говоря уже о самой тяжелой для него утрате — гибели братьев. Между тем на горизонте собирались тучи новой войны. Королева Изабелла и ее фаворит лорд Мортимер, действуя от имени малолетнего короля Эдуарда III, снова стремились навязать Шотландии английское правление. Господь свидетель, Роб давно уже устал от войн, запаха крови и воплей погибавших на поле боя. Но войны следовали одна за другой почти без перерыва, и казалось, кровавой круговерти не будет конца. Чтобы не думать о грустном, Роб сосредоточил свои помыслы на вдове Линдсей, которая занимала теперь комнату на втором этаже башни. По странному совпадению, это была та самая комната, которую Роб в память о матери собирался застеклить. Бывшая заложница графа Аргилла, вдова, стала теперь заложницей Гленлиона, правда, весьма необычной. За заложников всегда стремились получить выкуп и побыстрее, но Роб никаких усилий в этом направлении не предпринимал, поскольку после внесения выкупа заложника следовало отпустить на все четыре стороны, а этого ему не хотелось. Поначалу — что греха таить? — он был не прочь получить за вдову кругленькую сумму, но теперь о деньгах и не помышлял. Когда он думал об этой женщине, перед его мысленным взором представали ее изумрудные глаза, чувственная улыбка и белое, пахнувшее вереском тело. После встречи с ней в уединенном покое замка Лохви во время грозы он окончательно утвердился в мысли, что вдова видит в нем не просто тюремщика, а еще и мужчину, не равнодушного к ее прелестям. Роб не раз давал ей это понять. Спускаясь по винтовой лестнице в главный зал, Роб размышлял над тем, совместимо ли чувство долга с теми чувствами, которые он испытывал к вдове. Конечно, похитив заложницу у лэрда Лохви и графа Аргилла, он поступил вопреки бытовавшим тогда правилам. Но это лишь на первый взгляд, ибо лэрд после смерти сыновей страшно ожесточился и мечтал о мщении, потеряв всякое представление о справедливости. Без сомнения, оставить вдову в его руках было все равно что обречь ее на верную смерть. Однако, привезя ее в Гленлион, он подверг смертельной опасности собственную жизнь. Конечно, в случае нападения Роб всегда мог позвать на помощь Макгрегоров, Маккаллумов и Макнэшей, но долго сопротивляться Аргиллу, приди тому в голову блажь вернуть себе заложницу, он бы не смог, поскольку воинов у графа было раз в двадцать больше. Не говоря уже о том, что Роб не очень-то был уверен в преданности своих новых вассалов, поскольку лэрдом стал недавно и заслужить уважение воинственных обитателей здешних мест еще не успел. Словом, Роб ни в чем не был сейчас уверен — за исключением того, что окончательно испортил отношения с отцом и могущественным графом Аргиллом, который при желании мог бы раздавить его, как муху. И самое поразительное, что сделал он это ради женщины, чего прежде никто от него не мог ожидать. Он был уверен, что рыцарские подвиги во имя прекрасной дамы выдумали менестрели, и ни разу не встречал женщины, способной подвигнуть мужчину на геройство и самоотречение. И тем не менее… И тем не менее он сам не заметил, как стал защитником, покровителем и в определенном смысле даже сообщником вдовы Линдсей. Но как это ни странно, никакой награды от нее до сих пор не получил — даже обычных слов благодарности не услышал. Вспоминая, как он увозил вдову из замка Лохви, Роб подчас дивился собственной опрометчивости. Ведь наверняка имелись другие способы спасти женщину. К примеру, он мог написать графу Аргаллу — даже королю, если уж на то пошло. Вряд ли в их намерения входило ссориться с воинственным графом Уэйкфилдом. Но вместо этого он привез вдову в Гленлион — недостроенный замок, который в случае нападения не выдержал бы не только осады, но и одного-единственного штурма. Не иначе как у него помутился рассудок. Кажется, она рассказывала, что скучает по Англии? Вот и отлично — пускай отправляется к своим английским родичам.

— Привет тебе, рыцарь, — проворковал у него за спиной нежный голос, который он с некоторых пор так часто слышал в своих снах. Смутившись, Роб повернулся и увидел, как в зал вплыла вдова Линдсей. На ней было перетянутое поясом в талии шафранового цвета льняное платье, на голове — простой крестьянский платок, скрывавший ее золотистые волосы.

— Там на столе кувшин с элем, — произнес Роб, чтобы хоть что-нибудь сказать.

Она улыбнулась.

— Действительно, кувшин. И что интересно, стоит на том самом месте, куда я его утром поставила.

— Неужели? — Он не сдержал своей обаятельной улыбки. — Впрочем, чему тут удивляться? Ты ведь всегда была любительницей наводить порядок и возиться по хозяйству.

— В детстве меня учили, что безделье — источник греха. Мама говорила, что, прежде чем командовать слугами, настоящая леди должна научиться все делать собственными руками.

— Может, ты и сапоги умеешь чистить?

— Никогда не пробовала. Зато знаю, как варить гуталин. — Продолжая улыбаться, она прошла к очагу, огонь горел ровным, бездымным пламенем. — В домашнем хозяйстве множество секретов. К примеру, правильно растопить очаг — это целая наука. Но вот хорошая тяга — целиком на совести каменщика, складывавшего очаг. Если он не знает своего дела, очаг всегда будет дымить — как его ни растапливай.

Несмотря на улыбку и нарочитый, показной оптимизм, она ужасно волновалась. Это было видно по ее избыточной жестикуляции и по тому, как подрагивали у нее руки, когда она поправляла на голове платок. Роб был наблюдательным и сделал соответствующие выводы.

— Не беспокойся, я не отошлю тебя к Аргиллу, — сказал он.

Джудит замерла на месте.

— Правда, не отошлешь?

— Правда. Ведь от тебя немало пользы.

— Пользы? — переспросила она, округлив от удивления глаза.

— Ну да. Вряд ли в замке кто-нибудь знает, как варить гуталин или растапливать очаг на английский манер.

Он ожидал, что она улыбнется, но вместо этого щеки у нее вспыхнули, а на лице появилось какое-то странное выражение.

— И это все, что ты можешь обо мне сказать, лэрд Гленлион, — что от меня немало пользы?

В ее глазах полыхнул гнев, и Роб нахмурился.

— А что, по-твоему, я должен был сказать? Что решил отослать тебя к отцу?

— Решил, значит?

— Да, это мне не раз приходило в голову. Разве ты не хочешь домой? Помнится, ты именно об этом говорила мне в Лохви. Или уже передумала? Боже правый, да ты изменчива, как весенний ветер!

— Напротив, я отлично знаю, чего хочу. И очень постоянна в своих желаниях, — сказала она, подходя к Гленлиону и пронзая его взглядом, исполненным такой ярости, какой он, признаться, увидеть в ее глазах никак не ожидал. — Я хочу сейчас того же, что и семь лет назад. Роб отвел глаза и покачал головой.

— Я не обязан знать, чего ты хочешь, и ты не вправе требовать от меня исполнения своих желаний.

— Вот-вот, все так говорили. Мои желания никогда не принимались в расчет. Зато я обязана была исполнять требования других. Всю жизнь меня поучали — что я должна делать, что говорить, даже что я должна думать или чувствовать! Господь свидетель, до чего я устала быть игрушкой в руках тупых, безответственных мужчин! Похоже, я в тебе ошиблась, Роберт Гленлион. Ты увез меня из Лохви не для того, чтобы спасти, а из каких-то своих соображений, не имеющих ничего общего с моими желаниями.

Ее слова были до того несправедливы, что Роб от гнева не сразу нашелся, что сказать. А когда заговорил, Джудит невольно попятилась, такой разъяренный был у него вид.

— Это верно, леди. Ты и впрямь во мне ошиблась, если думала, что я готов выслушивать необоснованные обвинения.

— То есть как это «необоснованные»?

То, что она отступила на шаг, он принял за раскаяние. Но это было заблуждение. Потому что она снова ринулась в атаку.

— Разве кто-нибудь спрашивал меня о моих желаниях, увозя меня в замок Лохви? Да ничего подобного. А когда меня обвинили в колдовстве и бросили в каменный мешок из-за наветов какой-то старой дуры, разве кто-нибудь поинтересовался, что я обо всем этом думаю…

— Я тут совершенно ни при чем.

— Вот как? Но я что-то не припомню, чтобы ты спрашивал у меня, хочу ли я бежать из замка Лохви, оставив Мейри в одиночестве.

— Выходит, перспектива утонуть или сгореть на костре тебя больше устраивала? — спросил он, вздернув подбородок. — Извини, не знал. Но если ты предпочитаешь смерть моему обществу, скажи — и я отвезу тебя обратно.

Наступило молчание, наконец Джудит негромко произнесла:

— Я бы предпочла остаться с тобой, Роберт Гленлион. Ее откровенность поразила Роба словно удар грома, и некоторое время он стоял, не двигаясь, словно оцепенел. Потом до его слуха донеслось какое-то шушуканье, и он, повернувшись, увидел группку забредших на кухню в поисках эля рабочих, ставших невольными свидетелями его объяснения с Джудит. Желая выяснить все до конца, Роб схватил ее за руку и потащил к винтовой лестнице.