— В поездку по землям клана Маккензи. Колум путешествовать не может, а надо посетить арендаторов, которые не приехали на собрание. Это моя задача. Ну и есть кой-какие другие дела в разных местах.

— Но почему я? То есть я хотела сказать, почему мы оба?

Дугал подумал, прежде чем ответить.

— Н-ну, — протянул он, — Джейми прекрасно управляется с лошадьми. Что касается вас, барышня, то Колум считает, что вам стоит побывать в Форт-Уильяме. Начальник может помочь… разыскать ваших родственников во Франции.

Или помочь вам, подумала я, выяснить, кто я такая на самом деле. А что еще вы от меня скрываете? Дугал стоял и смотрел на меня, ожидая, как я приму новость.

— Очень хорошо, — спокойно сказала я. — Прекрасная мысль.

Внешне я осталась невозмутимой, но в душе у меня все так и пело. Какая удача! Теперь мне уже не надо бежать из замка. Большую часть пути я проделаю с Дугалом, он сам повезет меня. А уж из Форт-Уильяма я найду дорогу без особых трудностей. Дорогу на Крэг-на-Дун. К кольцу стоячих камней. И с божьей помощью — домой.

Мы выехали из замка Леох через два дня, перед рассветом. По две, по три и даже по четыре в ряд, под громкие прощальные восклицания и крики диких гусей на озере лошади осторожным шагом вступали на каменный мост. Я все оглядывалась и оглядывалась назад — до тех пор, пока громада замка не скрылась за мерцающей завесой тумана. Мысль о том, что я никогда больше не увижу ни это мрачное сооружение из камня, ни его обитателей, вызывала во мне странное чувство сожаления.

Топот конских копыт звучал в тумане приглушенно. Необычны были в сыром воздухе и человеческие голоса: сказанное на одном конце кавалькады порой совершенно четко и ясно слышалось на другом ее конце, а слова, произнесенные совсем рядом, превращались в неясное бормотание. Казалось, что ты едешь по некоей призрачной стране, населенной духами. Голоса, словно бы отделившиеся от тел и начавшие самостоятельное существование, расплывались по воздуху, то отдаляясь, то снова приближаясь.

Мне пришлось ехать посредине между вооруженным мужчиной, имени которого я не знала, и Недом Гоуэном, щуплым писарем, которого я видела в холле возле Колума во время суда. Впрочем, как я потом узнала, он был не просто писарь, а во время наших с ним разговоров по дороге я окончательно уяснила себе его роль в жизни замка.

Нед Гоуэн был солиситор — ходатай по делам, поверенный, или адвокат, как чаще говорят в наше время. Родился, вырос и получил образование в Эдинбурге. Маленький пожилой человек хрупкого сложения, он носил сюртук из тонкого черного сукна с шелковистой отделкой, тонкие шерстяные чулки, полотняную рубашку, широкий воротник которой был отделан полоской кружева, и штаны, материя коих представляла собой хорошо продуманный компромисс между необходимостью уберечься в пути от холода и потребностью соответствовать социальному положению хозяина. Маленькие очки в золотой оправе, опрятная ленточка, которой были перевязаны волосы, и шляпа из синего фетра дополняли картину. Он представлял собой настолько законченный образец законника, что я не могла смотреть на него без улыбки.

Он ехал рядом со мной на смирной кобыле, к седлу которой с обеих сторон были приторочены две большущие сумки из потертой кожи. Он объяснил мне, что в одной из этих сумок находятся принадлежности его профессии — чернильница, перья и бумага.

— Для чего же предназначена вторая? — спросила я, посмотрев на сумку — в отличие от первой она казалась на вид совсем пустой.

— Она предназначена для денег, собранных с арендаторов нашего лэрда, — отвечал поверенный, похлопав по сумке рукой.

— Очевидно, ожидаются солидные поступления, — предположила я.

Мистер Гоуэн благодушно пожал плечами.

— Не такие уж значительные, моя дорогая. В большинстве своем деньги поступают в пенсах, полупенсах, вообще в мелкой монете. А мелкая монета, как известно, занимает гораздо больше места, чем деньги более крупного номинала. — Он улыбнулся — быстрой кривоватой улыбкой тонких сухих губ. — Но все же эту увесистую массу меди и серебра легче перевозить, чем остальную часть дохода, получаемого его лэрдством.

Он обернулся и бросил быстрый взгляд через плечо на две большие, запряженные мулами телеги, сопровождавшие нас.

— Мешки с зерном и связки репы обладают по крайней мере тем преимуществом, что они неподвижны. Не возражал бы я и против домашней птицы, если она в клетках, а лапки у нее связаны. Даже против коз, хотя они причиняют определенные неудобства своей всеядностью. Одна из них съела в прошлом году мой носовой платок, но тут я сам был в известной степени виноват — кончик платка торчал у меня из кармана. — Тонкие губы вытянулись в линеечку. — В этом году я, однако, отдал особое приказание. Мы не станем принимать живых свиней.