– Слышу, слышу! – Щелкнув замком, Джада появи­лась на пороге, и у Энджи отлегло от сердца. – Ни один чертов звонок не работает. У него руки не дошли, как и до всего остального. Теперь небось дойдут! – Резко повер­нувшись, она зашагала через кухню в гостиную.

Пол в гостиной был заставлен коробками, а журналь­ный столик едва виден из-под обрезков цветной бумаги, фломастеров, карандашей, ножниц и скотча. Если бы Энджи не знала наверняка, что дети не вернутся в дом, пока здесь Джада, то решила бы, что кто-то из ее старших гото­вится к уроку домоводства.

– Давно встала?

– Я не ложилась, – ответила Джада. – Два пальца в рот, контрастный душ – и за дело. – Она кивнула на жур­нальный столик: – Сил моих нет уезжать, ничего им не оставив. Хочу засунуть записочки, куда только можно – в карманы их одежды, в туфельки и ботиночки, в ящики сто­лов, прилепить скотчем внутри шкафов… Как по-твоему, Клинтон все найдет и повышвыривает?

Энджи качнула головой:

– Не думаю.

– Все детские я убрала и приготовила к их возвраще­нию еще неделю назад. Вот только думала, что они вернут­ся ко мне. – Джада со вздохом взяла со стола сердечко из красной бумаги, обвела пальцем флуоресцентную каем­ку. – Шерили обожает все яркое. Читать она, конечно, не умеет… Может быть, Тоня ей прочтет, а? – Она закусила губу.

Энджи смотрела на бумажное сердце, а ее собственное готово было разорваться от жалости. «Я люблю тебя и всег­да о тебе думаю, крошка моя», – написала своей малень­кой дочке Джада.

– Боже, боже! Как мне стыдно! Как жаль, что все так вышло! – со слезами на глазах простонала Энджи. – Я одна во всем виновата!

Джада подняла на нее глаза.

– Ничего подобного. Но и я не виновата. Не забыть бы об этом, пока не сошла с ума.

Энджи сморгнула слезы. Сейчас плакать была вправе только Джада.

– Кое-что еще можно сделать, – сказала она. – По­мнишь, что вчера предлагал Майкл?

Джада мотнула головой.

– Все кончено. И ты это знаешь, и я это знаю. У меня больше нет дома. У меня нет больше семьи. – Она подняла руку, недоуменно взглянула на растопыренные пальцы, стащила кольцо и швырнула его в сторону одной из откры­тых коробок.

– Куда ты решила ехать?

– Понятия не имею. Плевать.

– А что, если… – У Энджи возникла отличная идея. – Что, если тебе пожить у меня?

Мишель плелась по длинному коридору с ведром воды, таким тяжелым и таким полным, что вода постоянно вы­плескивалась на каменные плиты пола. Ей непременно нужно было добраться до конца коридора, чтобы отмыть пятна со стен, но к середине коридора ведро всегда оказы­валось пустым. Ей приходилось вновь и вновь возвращаться за водой, наполнять ведро и тащиться по коридору. Вко­нец измотанная, Мишель расплакалась, и слезы ее напол­нили металлическую посудину до краев. Только добрав­шись до цели, она поняла, что попала в тюрьму. За толстой ржавой решеткой маячила фигура в черном. Пятна были везде – на полу, на стенах и даже на прутьях решетки. Кровь, – догадалась Мишель, с бешено колотящимся серд­цем всматриваясь в бурые разводы. Когда она подняла глаза, леденящий ужас сковал ее тело: в черной фигуре она узнала Фрэнка – окровавленного, в отрепьях, прикован­ного цепью к сырой тюремной стене. Мишель завизжала… и проснулась, хватая ртом воздух.

Ночной кошмар на время забылся, но за кофе Мишель с дрожью вспомнила этот дикий сон, наверняка навеян­ный вчерашним неправедным судом над Джадой. Поду­мать только, никого не тронули любовь Джады к детям, ее жертвенность, ее порядочность и скромность! Где справед­ливость? Детей отняли у единственного человека, который действительно заботился о них, у матери!

Вспоминая, как суд коверкал людские судьбы, Мишель поневоле задумалась о предстоящем процессе Фрэнка, и ее прошиб холодный пот.

Но все это будет потом, а сейчас надо думать о Джаде. Вечером она звонила два раза, но никто не снял трубку. Господи, только бы она не задумала чего-нибудь с собой сотворить… Быстро прибравшись, Мишель отвезла Дженну в бассейн, поцеловала Фрэнки, который собирался с отцом в поход по компьютерным магазинам, набросила пальто и отправилась к Джаде.

Мишель думала, что ее встретит мертвая тишина, но уже с порога кухонной двери до нее донеслись оживлен­ные голоса из глубины дома. Удивленная, она прошла в гостиную.

Джада стояла на коленях, что-то укладывая в коробку, а Энджи заматывала другую упаковочной клейкой лентой. Когда это, интересно, они успели так подружиться? Может быть, Энджи здесь и ночевала?.. Укол ревности был ощу­тим, но Мишель справилась с недостойным чувством. «Пора повзрослеть, дорогая», – сказала она себе.

Джада подняла глаза от коробки:

– О, салют, Золушка! Ты-то мне и нужна! Слушай-ка, я обнаружила в своем крахе одну положительную штуку: долой ТПР!

– Что еще за ТПР?