Шрифт:
— Конечно. — Она положила голову к нему на плечо. — Когда я увидела вас с ней здесь, в конюшне, я чуть было не сделала этого.
Коннор вспомнил холодные глаза Мэгги, пустоту и отрешенность в ее лице.
— Я сделал тебе больно. Прости меня.
— Нет, — ответила Мэгги. — Я сама себе сделала больно. Я тебе не доверяла, и именно это причиняло мне боль. Я испугалась, когда ты уехал сегодня утром, а мы не поговорили об этом, и еще больше испугалась, когда поняла, что Берил нужен именно Раштон и как я была не права в своем гневе. Если бы с тобой что-то случилось… — Она не договорила. Не смогла.
Коннор гладил ее волосы, пальцы его перебирали шелковистые пряди.
— Я собирался вынудить тебя уехать, — тихо произнес он, — И мне пришло в голову, что Берил может помочь мне выжить тебя отсюда. Ты была права, не доверяя мне полностью. Господи, Мэгги, я хочу сделать тебя счастливой.
— Это не твоя забота, — шепнула она, на глаза ее навернулись слезы. — Собственно говоря, добиваться счастья — это мое неотъемлемое право. — Она подняла голову, чтобы видеть его лицо. — Сейчас я счастлива, — сказала она. — С тобой. С Мередит.
— Ты должна стать врачом, — ответил Коннор. — А не женой владельца ранчо. Если я продам часть земли Ренни для железной дороги, у нас будут деньги…
— Я не вернусь на восток без тебя, — возразила Мэгги. — Я никуда без тебя не поеду.
— Значит, я поеду с тобой, пока ты будешь учиться.
— О, Коннор. — Мэгги обхватила его лицо ладонями. — Какой прекрасный жест.
Это был именно жест, понял Коннор, потому что у них нет денег, а Мэгги не приняли в медицинскую школу.
— Я говорю серьезно, Мэгги. — Вот и все, что он мог сказать.
— Я знаю.
Этим ему пришлось довольствоваться. Коннор повернулся на бок и нащупал пальцами краешек ее сорочки. Провел по полной груди.
— Мама велела отцу уехать из «Дабл Эйч», — сказал он Мэгги.
Трудно было думать, когда его рука медленно скользит по коже.
— Значит, ты поверил Раштону?
— Пришлось поверить. Когда я понял, что готов сделать то же самое с тобой, все стало ясно. Он сказал, что она ни разу не спросила у него, хочет ли он уехать.
— Ты меня тоже ни разу не спросил, — сказала Мэгги. У нее перехватило дыхание, когда его ладонь задела сосок. — Но… нет, я не хочу уезжать… без тебя. — Казалось, ее грудь набухает в его ладони, натягивает ткань сорочки. — Ты когда-нибудь… м-м-м… рассказывал Берил о… м-м-м… борделе?
Ему нравилось, как она постанывает от удовольствия.
— Нет, — ответил он. — Она мне говорила, что ты ей рассказала. — Наклонил голову и стал тянуть сорочку, обнажил грудь. Прижался губами и стал осторожно посасывать.
— Интересно… — огонь разлился по ее телу, по низу живота, и бедра выгнулись дугой ему навстречу, — …откуда она узнала.
У Коннора на уме были более важные вещи. Он и не пытался отвечать. Через короткое время Мэгги забыла обо всем, только шепотом повторяла имя Коннора.
По очереди они становились требовательными. По очереди сдавались. Обменивались поцелуями и ласками.
— Твои губы, — говорил он. — Вот здесь. — И тянул ее вниз.
— Дотронься до меня, — говорила она.
— Тут? — спрашивал он. Его пальцы поглаживали ее.
— Да, — шептала она. — Именно тут… о, и там тоже. Кожа ее была теплой и нежной. Сено поддавалось под ними. Котята выглядывали из-за стога и снова исчезали. Он поднял ее сорочку до бедер. Она раскрылась для него.
— Вот так? — спросил он. Она кивнула, глядя на него:
— Именно… так.
Столь туго натянутая струна удовольствия должна была лопнуть. Дыхание Мэгги стало частым, тело горячим. Сердце Коннора колотилось в груди. Их тела были влажными, когда они наконец оторвались друг от друга.
Мэгги провела пальцем вверх и вниз по его руке, когда он прижал ее к себе.
— Мне нравится, когда меня валяют, — сказала она.
— Я так и думал, что тебе понравится И она с улыбкой уснула.
Прошло пятнадцать дней, прежде чем Берил объявила, что Раштон выздоровел и может ехать. Пока он поправлялся, она ухаживала за ним сама, отвергая всякую помощь. Даже на Дансера произвела впечатление ее самоотверженность.
Теперь Берил улыбалась более легко, не рассчитанным движением губ, а открытой, веселой улыбкой, освещающей ее бледно-голубые глаза. Взгляд Раштона часто становился рассеянным, словно у человека, на которого неожиданно свалилось богатство, и он не в состоянии вполне осознать свое счастье. Он видел, как Коннор пересмеивается с Мэгги, и знал, что они оба радуются и изумляются тому, как он следит глазами за Берил, двигающейся по комнате, или долго смотрит ей вслед, когда та уходит. Из его черных глаз исчезло отстраненное выражение, морщины на лице разгладились, и снова проявилось поразительное сходство отца и сына.