– Мы скрепим сделку вином, – сказала Аннунсиата, позвав слугу, – а вы должны остаться и пообедать со мной.

– Я буду весьма рад оставаться столько, сколько вы пожелаете, – ответил он с расчетливым видом.

Аннунсиата взглянула на его голубые глаза и ощутила его притягательную силу. Было бы приятным, подумала она, лишь очень ненадолго стать прислугой, чтобы получить выгоду от этого безмолвного предложения, поскольку по отношению к ней самой это не может быть сделано. Однако не было никого вреда в том, чтобы позволить себе вечер в его мужицкой компании и легкий благоразумный флирт.

На следующий день после первой мессы отец Сен-Мор попросил ее поговорить с ним наедине. Он казался смущенным, а когда они остались одни, спросил:

– Моя госпожа, вам мой вопрос может показаться странным, но я бы хотел знать, что этот человек делает здесь, почему он пришел.

Это действительно показалось странным. Не было никакой причины, почему священник должен знать. Слегка нахмурившись, Аннунсиата ответила:

– Он приходил, чтобы заключить брачное соглашение между его дочерью и моим внуком Джоном. В чем причина вашего вопроса?

Отец Сен-Мор покраснел. Видно было, что он испытывает затруднения в формулировке ответа.

– У меня... у меня есть причина, но я не могу вам ее назвать. Я бы посоветовал вам... просил бы вас... не иметь никаких дел с ним. Я не думаю, что союз между вашим внуком и кем-нибудь из его семьи желателен. Я имею основания полагать... полагать, что любой связи между нашей семьей и этим господином следует, избегать.

Аннунсиата уставилась на него с удивлением.

– У вас есть основания считать его больным? Сен-Мор не ответил.

– Отец, я настаиваю на ответе. Вы не можете, я уверена, думать, что бросать тень на человека и не называть причину ваших подозрений, достойно христианина. Священник, отец должен иметь больше милосердия.

Сен-Мор поднял на нее глаза с отчаянием.

– Моя госпожа, я не могу сказать вам. Дитя мое, я прошу вас поверить мне. Вы знаете меня большую часть своей жизни, и я надеюсь, что в свое время я давал вас хорошие советы. Можете ли вы не согласиться с моими словами без вопросов?

– Нет, я не могу. У меня свое суждение, которым вы, среди прочего, учили меня пользоваться. Я не могу слышать, что человека обвиняют беспричинно.

– Я не могу рассказать вам о том, что относится к тайне исповеди, – сказал Сен-Мор.

Его щеки тряслись от волнения. Аннунсиата холодно посмотрела на него.

– В таком случае, вам не следовало говорить. Теперь оставьте меня и никогда не заговаривайте об этом снова.

Старый священник удалился с красным лицом и мокрыми глазами. Потом она пожалела, что говорила с ним так резко, но не раскаялась в своих действиях. Чудовищно возводить обвинения на человека и не указывать, на чем они основаны. Между прочим, даже если Сен-Мор знал что-то о предосудительном поведении Франкомба, это не делало бракосочетание худшим. И еще. Они ударили по рукам, и она ни за что не возьмет назад своего слова.

Работа над новый домом в Шоузе неуклонно продвигалась вперед. Летом, когда Аннунсиата приехала в Йоркшир, она провела только две недели в Морлэнде перед переездом в арендованный дом в городе, потому что она почувствовала, чего не ощущала в прошлом году, что ее присутствие вызывает некоторую напряженность. Возможно, это было из-за того, что Берч и отец Сен-Мор покинули Морлэнд и вернулись в ее дом. Это не могло быть, она полагала, из-за какой-либо антипатии к ней со стороны новой хозяйки, поскольку после ее отъезда в Йорк, Индия очень часто наносила ей визиты, хотя никогда не оставалась надолго. Аннунсиата решила, что она также навещает в городе свою мать, так как нередко сталкивалась с ней в разных местах города.

Аннунсиата в то лето провела в Йоркшире менее трех месяцев, поскольку в середине августа пришли новости из Лондона о том, что генерал Мальборо одержал крупную победу над французами в Баварии у деревни Бленгейм [27] . Сообщалось, что французы были полностью разгромлены и понесли тяжелые потери. В одном из сообщений французские потери оценивались в сорок тысяч человек. Новость восприняли с большой радостью. Французы были старыми врагами, и поколения выросли с верой, что французская армия никогда не может потерпеть поражение на материке. Мальборо стал героем дня. В его честь поднимали тосты в каждой таверне. Королеву называли «доброй королевой Анной». Азинкур [28] был у всех на устах. Судьба Англии поднималась на вершину славы.

Аннунсиата чувствовала себя одинокой, не разделяя общую радость, хотя, вероятно, были и другие, думавшие о короле, живущем милостью французов. Но среди сорока тысяч павших французов, наверное, были и друзья, и она боялась, как бы в их число не вошли Карелли или Бервик. Она поспешно вернулась в Лондон. Аннунсиата унаследовала от Кловиса переписку с его братом Эдмундом, ее бывшим протеже в Сент-Омере. Если есть плохие вести, они придут через него, и ей легче и безопасней получить их в Лондоне.