– Значит, ты и понятия не имеешь о том, ради чего они приезжали в Лондон?

– Вы сказали, их привели дела.

– Именно так. Они встречались с банкирами и объявляли о создании новой отрасли семейного бизнеса. Об импорте. – Филипп замолчал, внимательно наблюдая за ее реакцией.

Джейн взглянула на него удивленно:

– Но ведь я ни разу не обсуждала с отцом свою идею.

– А кто еще знал об этом плане?

– Грегори. – Джейн и сама удивилась тому чувству вины и неловкости, с которым произнесла это имя в присутствии мужа.

– А он мог рассказать отцу?

– Разумеется, нет. Он прекрасно знал, что я еще работаю над Проектом.

Филипп серьезно, оценивающе посмотрел Джейн прямо в глаза, словно призывая побыстрее понять то, что он боялся высказать словами. Не выдержав взгляда, Джейн опустила глаза.

– И что же вы имеете в виду? Что Грегори украл мою идею?

– Единственное, в чем я не сомневаюсь, так это в словах мистера Фицсиммонса. А он сказал, что идея создания импортной ветви предприятия принадлежит Грегори.

Джейн побледнела и потерла виски. Почему-то вдруг страшно разболелась голова.

– Не может быть. Вы, наверное, что-то неправильно поняли.

Видя страдания жены, Филипп не хотел их усугублять.

– Возможно, – коротко согласился он и нежно привлек расстроенную Джейн к себе, и та доверчиво, словно ища зашиты, прильнула к его груди. В полной растерянности она, казалось, не замечала объятий или просто восприняла их как естественное проявление сочувствия. Через некоторое время Джейн подняла голову.

– Отец еще в Лондоне?

– Нет. Твоя сестра настояла на отъезде в Портсмут.

– Но в его состоянии это смертельно!

– Доктора в один голос возражали, но она ничего не хотела слушать. Я не решился вмешиваться.

– Так, значит, он дома? Мне необходимо срочно уехать в Портсмут. Пожалуйста, помогите!

– Джейн… вынужден сказать, что этого делать не следует.

– Но вы не понимаете! Он всегда был хорошим отцом. – Уэссингтон посмотрел так, словно сомневался в искренности услышанного.

– Это правда! – горячо настаивала Джейн. – Но беда в том, что расстались мы в плохих отношениях. И если не помиримся, мне придется и дальше жить с тяжестью в сердце.

Филипп был вынужден против воли согласиться.

– Хорошо, – вздохнул он. – Если для тебя это так важно, то я срочно организую все, что необходимо для поездки.

– Но я вовсе не хочу причинять вам беспокойство. Только скажите, что нужно предпринять, и я все сделаю сама.

– Ни за что не отпущу тебя в дорогу в одиночестве.

На самом деле Филипп искренне хотел отправиться в дальний путь вместе с женой, хотел оказаться рядом с ней в Портсмуте, чтобы в случае необходимости защитить от нападок корыстных родственников. Граф и сам не понимал, откуда взялось непреодолимое желание опекать и оберегать, но именно оно диктовало и слова, и поступки. Живое, почти осязаемое чувство преодолело и сомнения, и ставший уже привычным Цинизм. Да, необходимо ехать вместе.

– Нужно спешить.

– Неужели все так плохо?

– Боюсь, тебе надо приготовиться к худшему.

– Спасибо за искренность. Всегда лучше знать правду, пусть и самую горькую. С правдой легче жить.

– Да, я тоже так считаю. – Филипп улыбнулся и с радостью встретил ответную улыбку. – Можно отправиться в экипаже, но в этом случае путь окажется очень долгим. Верхом гораздо быстрее. Что ты скажешь о дальнем странствии в седле?

– Необходимо приехать в Портсмут как можно быстрее.

– Значит, едем верхом. – Филипп решительно выпрямился. – Отправимся рано утром, а до отъезда предстоит еще немало дел.

Ричард заметил, что Джейн вышла из библиотеки чрезвычайно огорченной. Горько и стыдно было сознавать, насколько грубо и бесцеремонно мог обойтись с женой Филипп. Его личные проблемы с Уэссингтоном зашли так далеко, что решить их казалось просто немыслимо. И все же Фарроу не мог и не хотел оставаться в тени, в то время как бывший друг оскорблял Джейн.

Гнев придал живость неровной походке, и Ричард почти ворвался в библиотеку, даже не удосужившись постучать. Впервые за десять с лишним лет предстоял разговор с тем, с кем рядом прошли детство и юность. Филипп сидел в глубоком кресле и, глядя в окно, неторопливо потягивал вино. Скорбная морщина на лбу, горькие линии возле губ – время оставило неизбежный и неизгладимый отпечаток даже на этом гордом лице. Задумчивый, печальный, Уэссингтон казался безнадежно одиноким.