— Что ты задумал? — натянуто рассмеялась она, напрягая руки, пока он связал их спереди. —

Теперь наклонись вперед, — приказал он, — и держись за сидение руками.

— Зачем?

— Твоя задница будет так здорово торчать.

— Но разве меня уже не достаточно выпороли?

— Не смеши меня, дорогая.

— Только не расческой! — воскликнула она, когда увидела, что он берет расческу.

— Дорогая, лучше сиди спокойно, — посоветовал он. — Этот стул немного качается, а поскольку у тебя высокие каблуки и связаны руки, то я не думаю, что ты сможешь удержать равновесие.

— Ты грубое животное! Ты заставил меня надеть эти туфли, чтобы я не могла убежать!

— Ты сообразительна!

— Дэвид, не надо. Ты пугаешь меня.

— Ах, прости, — притворно извинился он, охватив ее одной рукой за талию, чтобы не дать ей пошевелиться, а в другой держал расческу и тыльной стороной бил ее по выпяченному заду.

— Ой! Очень больно! — кричала она, извиваясь на стуле. Отвесив десяток крепких ударов, он отбросил расческу в сторону и приспустил ее трусики. Светлая кожа стала розовой в тех местах, по которым прошлась его ладонь. Она хотела оглянуться, но он не дал ей повернуть голову. Затем он поднял стул вместе с Хоуп и поставил его в угол так, что она оказалась спиной к комнате. Он закурил сигарету, а Хоуп надула губы и взглянула на него.

— Отвернись, — приказал он.

— Я не буду сидеть в углу! — сказала она.

— В самом деле у тебя нет другого выбора, — ответил он, давая понять, что было бы глупо спрыгнуть со стула в таких высоких каблуках и со связанными руками.

— Разве это не похоже на выходной день, проведенный за обычной работой?

— Хотелось, чтобы было именно так, но если честно, то учителя начали ставить учеников в угол лишь после того, как я родился.

— Сколько мне здесь торчать?

— Я еще не решил, но если услышу еще одну жалобу, поставлю тебя в еще более неудобную позу.

Хоуп прикусила губу, но явно заинтересовалась. Тут она начала вертеться, чтобы вернуть трусики на прежнее место.

— Что ты там делаешь?

— Хочу вернуть себе скромность.

— Ничего не выйдет, — сказал он, пересек комнату, поднял Хоуп со стула, затем развернул и нагнул через стул так, что ее животик опирался на сидение, она попыталась встать на перекладины стула, ища дополнительной точки опоры. Теперь ее голова оказалась внизу, ягодицы бесстыдно возвышались, а трусы болтались на бедрах.

— Порка Хоуп во время медового месяца, сцена вторая, — прокомментировал он, шлепая ее торчащие ягодицы.

— Ай! Это нечестно. Я люблю, чтобы меня шлепали со всеми удобствами, — крикнула она. — И чтобы меня чрезмерно не смущали.

— Тихо. Очень жаль, — посочувствовал он, исследуя ее влагалище шаловливыми пальцами. — Но эту цену ты платишь за плохое поведение.

Теперь он прижал ее к стулу и наградил десятком крепких шлепков.

Когда он остановился, чтобы посмотреть на розовые ягодицы и закурил, Хоуп подняла голову.

— Не хочешь свежемолотого кофе в придачу к этому? А также жареные яйца и гренки?

— Я же говорил, что ты сообразительна, — заключил он, снял ее со стула, отнес на кухню и опустил на ходульные туфли. — Как ты думаешь, вот так сможешь все приготовить?

— О! Ты хочешь сказать, что мне нельзя сменить туфли?

Она не без труда натянула трусики.

Дэвид развязал ей руки.

— Нет.

— Очень хорошо, но тебе придется стоять рядом со мной, — сказала она, подходя к столу, на который Лора сложила провиант. — Дай мне мой вишневый фартук.

Дэвид достал ее темно-красный хлопчатобумажный фартук и повязал ей на поясе. Смотреть, как она, балансируя, ходит по кухне, само по себе казалось так забавно, что Дэвид был готов простить ее за то время, которое она заставила его сегодня ждать.

— Мужчина может много простить жене, способной так идеально жарить яйца, — похвалил он ее спустя двадцать минут, когда она наклонилась, чтобы наполнить его чашку кофе, демонстрируя свою задницу в трусах между полами фартука. Он погладил ее и поправил швы на чулках.

— Мужчина многое вынужден простить, — сказала она, садясь на кресло у окна и расстегивая пряжки туфель. — К счастью, я знаю не один десяток рецептов.

Дэвид читал Хоуп лекцию, пока оба субботним днем ехали в школу на чай.

— Вообще не говори о садо-мазо, и особенно не заикайся, что ты была профессионалкой.

— Хорошо, дорогой.

— Скажи, что ты раньше заведовала отношениями с общественностью в торговой палате Голливуда. Это правдоподобно и почти правда, — посоветовал он, сворачивая на длинный деревянный подъезд, ведущий к школе Браемара.